По естественным причинам. Врачебный роман

Должно быть, я заснула и спустя несколько часов проснулась от света, исходящего от телефона Бьёрна. Он сидел, опершись на изголовье кровати и плакал.

Бьёрн плакал часто и легко, в отличие от Акселя, слезы которого я видела, лишь когда родились девочки и еще во время нашей ссоры пару дней назад, то есть в общей сложности три раза за тридцать лет. Плачущего же Бьёрна, хотя виделись мы сравнительно редко, мне довелось за целый год увидеть по меньшей мере раз десять.

– Что случилось?

Бьёрн кивнул в сторону телефона.

– Она никогда такой не была. Теперь она стала такой, какой я всегда мечтал увидеть ее.

– И какой же она стала?

– Она плачет и говорит, что сожалеет обо всем. Говорит, что, если я вернусь домой, мы пойдем к психологу и сделаем все, о чем я так долго просил. Лишь бы я вернулся домой.

– И ты сделаешь это? Ты уедешь домой? Я пойму, если уедешь.

– Нет. Нет, нет.

Но уже на следующее утро он уехал.

– Я еду домой, только чтобы убедиться, что она не наделает глупостей. Я скоро вернусь.

– Ну разумеется, вернешься, – сказала я и похлопала его по плечу. – До встречи. Удачи.

В понедельник я пошла на работу, а когда настал вечер, я легла на медицинскую кушетку, и с тех пор я живу здесь.

17

По стечению обстоятельств последние четыре пациента родились между 1929 и 1934 годами. Прихрамывая и ковыляя, они по очереди заходят в кабинет, открытый рот перекошен от ужаса: неужели я правда здесь? Неужели настал и мой черед?

Запыхавшись и стеная, они садятся на стул. Я подъезжаю на своем стуле поближе к ним и, держа наготове старомодный блокнот и шариковую ручку, громко спрашиваю:

– Чем я могу вам помочь?

Они качают головой, словно не знают, с чего начать, так что я задаю им наводящие вопросы: болят ли тазобедренные суставы, страдаете ли артрозом, жалуетесь ли на одышку, недержание мочи, простатит, повышенный сахар в крови, как у вас со сном, настроением, аппетитом, пищеварением, реагируете ли на погоду, какую газету выписываете, как себя чувствуете в жару и холод, летом, зимой, осенью, весной.

Время должно течь медленно, пускай часы тикают, секунды превращаются в минуты, никто никуда не торопится. Я знаю, что стоит хотя бы тени нетерпения показаться на моем лице, как ловушка захлопнется. Старики терпеть не могут, когда их торопят. Они стоят у кассы продуктового магазина и разглагольствуют о том, как все нынче заняты. Но так было и будет всегда. Всего несколько лет назад они сами были заняты. Они были теми, кого раздражала медлительность стариков, стоящих перед ними в очереди, и им в голову не могло прийти, что и они когда-нибудь состарятся. Большинство пожилых пациентов выговариваются за три-пять минут. Главное, их не перебивать.

Последний пациент на сегодня – старушка под девяносто. Она страдает астмой, хронической обструктивной болезнью легких, болью в тазобедренных суставах и кучей других недугов, но тем не менее она отказывается забирать из аптеки назначенные ей лекарства. Я спрашиваю ее почему, и она отвечает:

– Знаете ли, мне все вдруг так надоело, все эти пилюли, бесконечная очередь в аптеке, все эти старикашки. Да, эти старикашки в аптеке уже мне все ноги отдавили своими ходунками, и ни один ни разу не извинился. Так что я уж лучше схожу в парфюмерный магазин и куплю себе новый крем для лица. Там приятно пахнет, и продавцы такие ухоженные и обходительные.

– Да, но вам нужно…

– Да-да, знаю. Я зайду за лекарствами сегодня. Но знаете, у меня вечно столько дел. К тому же я все равно скоро умру. Я решила, что не проживу дольше чем девяносто два года. Этого мне хватит с лихвой. А, пожалуй, зайду-ка я лучше в кондитерскую. А за лекарствами завтра. Клянусь.

Она выходит из кабинета. На часах 15:54.

Полтора часа спустя все бумаги подписаны, конверты заклеены и сложены в лоток «исходящие», письменный стол убран. Впервые за много лет я могу, положа руку на сердце, сказать: все сделано, больше ничего не остается, кроме как снять униформу и переодеться в свою одежду.

Вообще у всех профессий должна быть униформа хотя бы потому, что ее так приятно снимать в конце рабочего дня. Когда мне было девять, мы вместе с моей одноклассницей Берит вступили в отряд девочек-скаутов Христианской ассоциации молодых женщин. Единственной причиной, по которой я туда вступила, была униформа. Мы с Берит надевали рубашки, пояса, галстуки и шапочки и шагали через Дворцовый парк к штаб-квартире скаутов на улице Грюббегата, в маленьких подвальных помещениях которого мы вышивали и слушали беседы об Иисусе. Пару месяцев спустя мне все это наскучило, и я вышла из ассоциации, однако униформу сохранила, и по выходным, когда были сделаны уроки и работа по дому, я надевала ее, садилась в старое кресло и читала. Так я провела бесчисленные выходные.