По эту сторону зла

Нина Воронель По эту сторону зла (Былое и дамы-2)

На обложке — портреты Элизабет Фюрстер-Ницше и графа Гарри Кесслера

Элизабет

Элизабет с трудом оторвала голову от подушки — мокрой от слез. Неужели она когда-то любила этот дом? Такой большой, такой пустынный! Как она мечтала жить тут с другом — сначала с Бернардом, потом с Дитером. И оба подло ее подвели, каждый по-своему. Но Бернард был благородней — он потерпел крушение и покончил с собой, а Дитер просто сбежал с сексапильной девкой. Так что она должна вычеркнуть из памяти Дитера и остаться верной памяти Бернарда. Ведь недаром написал о нем поэт:

«Бернард был бесстрашным воином, достойным Валгаллы, в лице которого истинный образ Христа сливается со светлым обликом арийской расы. Он пал на поле боя за пределами родины во имя веры в германский дух».

Элизабет сползла с кровати на пол и прижалась щекой к теплым доскам. Подумать только, какой ужасный климат — доски пола теплые в разгар зимы! Что она там писала в своей книге про замечательный климат? Но сколько бы ни разоблачала ее русская обезьяна, ей не стыдно за свою мелкую ложь — она делала это ради спасения великой Германия Нова. И гордится этим, хотя спасти не удалось.

Элизабет с содроганием вспомнила свой визит в бывшую контору бывшей Германия Нова. В ее конторе в ее кресле за ее столом сидел носатый бразилец, сильно смахивающий на еврея — те же выпуклые черные глаза, те же жесткие кудряшки над низким лбом. Он не предложил ей сесть, а смерил презрительным взглядом и сказал на плохом немецком:

— Вам бы лучше поскорей покинуть колонию, пока ваши бывшие подопечные не пронюхали, что вы здесь. Вы довели свой проект до полного развала. Положение стало невыносимым — нет питьевой воды, нет дорог, земля не родит, жалкие глинобитные хижины обрушились. Целые семьи убегают — обнищавшие, обворованные и лишенные надежды. Ваша авантюра оказалась непоправимой катастрофой.

Элизабет задохнулась от обиды и возмущения:

— Кто вы такой? Как вы смеете так со мной разговаривать?

— Я — Эмилио Родригес, директор колонии, ответственный за ее спасение.

— Кто вас назначил?

— Я назначен директором по решению правительства Парагвая.

— Подумаешь, какой авторитет — правительство Парагвая! А вы поинтересовались, что скажут немецкие инвесторы?

— Что они могут сказать в ответ на град писем от возмущенных колонистов? Держатель германского фонда Макс Шуберт получил десятки писем, которые разоблачают ваши измышления.

— Но ведь я опубликовала письма других колонистов, которые разоблачают ложь этих разоблачителей!

— Макс Шуберт уверен, что эти письма сфабрикованы вами, — и Родригес с улыбкой протянул ей телеграмму. — Вот, пожалуйста, читайте.

Черные буквы слились в траурную полосу, и сердце Элизабет подкатилось к горлу:

«Главным условием исправления положения в колонии мы считаем удаление из нее Элизабет Фюрстер. Председатель фонда Макс Шуберт».

Петра

Это было настоящее бегство, по канонам романтических сказок, которые в детстве Фрицци читал маленькой Лламе перед сном — под покровом ночи, верхом на лошади, с проводником-индейцем. Неизвестно, удалось ли бы оно, если бы отвратный Родригес не помог. Он сам отвез Элизабет домой в своей пролетке и послал за верным Оскаром, единственным колонистом, на которого можно было положиться. Тот отдал Элизабет своего коня и нанял ей проводника-гураньо.

Элизабет закрыла ставни, заперла двери на все замки и стала поспешно собирать вещи. Чемодан на лошади увезти было невозможно, и пришлось наскоро сунуть в мешки то немногое, что удалось взять с собой. Пришлось, как когда-то Элизе Линч, бросить в джунглях любимый рояль «Плейель» и старинную дедушкину мебель, но Элизабет Ницше уже было не до рояля. Не выдержав полного заточения, она чуть-чуть приоткрыла створку ставни в спальне и увидела под окном любимое когда-то плачущее дерево — его женственный голый ствол орошался непрерывным потоком слез.

Она вспомнила, как однажды в прошлой счастливой жизни отправила слугу-индейца за этим деревом в джунгли. А когда тот приволок его, велела посадить под своим окном. Легенду о плачущем дереве поведал ей по дороге в колонию переводчик Энрико, и этот рассказ запал ей в душу — молодая девушка так горько плакала из-за несчастной любви, что бог Таньху превратил ее в плачущее дерево. Элизабет на миг показалось, что она тоже может превратиться в плачущее дерево — это было бы счастливым избавлением от наступающих на нее проблем. Но дерево осталось деревом, а она — несчастной Элизабет, которую в любой момент могут обнаружить озверевшие от бедствий колонисты. Страшно подумать, что они с ней сделают!