По голгофским русским пригоркам. Статьи о писателях

Интерес Мельникова к поэзии начинался с дедушкиной библиотеки. Тот не жалел денег на книги. В автобиографии писатель отмечал, что там имелись переводы греческих и римских классиков, исторические сочинения, переведённые с французского путешествия, издания Н.И. Новикова, сочинения всех русских писателей от Кантемира до Ломоносова и Карамзина. «Когда он (дедушка. – В.Б.) ослеп, он заставлял дочерей читать ему вслух и всё дожидался, когда мы, его внуки, выучимся грамоте и будем читать слепому дедушке»37. Вот так. А мы тут головы ломаем, «как приобщить ребёнка к чтению?» Меня смешат семинары с подобным названием. Всё начинается с семьи, школа только даёт основы грамоты.

В другой автобиографии писатель подчеркивал особую роль матери, развивавшей его интерес к русской поэзии. В десять лет Мельников переписывал от руки в толстые тетради сочинения Пушкина, Баратынского, Дельвига, Жуковского. В двенадцать лет знал наизусть всю «Полтаву», множество отрывков из «Евгения Онегина», не говоря об отдельных стихотворениях38. Переписывание – особый способ изучения. Когда ваша рука выводит букву, вы чувствуете и постигаете дух произведения. Поэтому, чтобы понять, что такое старообрядчество, Никита Петрович Гиляров-Платонов, известнейший публицист второй половины XIX века, сам переписал от руки «Поморские ответы». За исключением профессиональных археографов, которые специально занимаются этим памятником, я не назову ни одного «старообрядчествоведа», который бы сделал то же самое.

Неудивительно, что Мельников сам пробовал писать стихи.

Собственные поэтические опыты он не считал удачными, хотя кое-что успел опубликовать, например, перевод стихотворения Адама Мицкевича «Великий художник» в «Литературной газете»:

Люди живут лишь для тела: прежде они понимали
Мысль и идею Великого Бога твёрдою верой.
Ум ограниченный черпал из кладезя света живую
Воду, и ей наполнялся. Ум был уж полон, но много
В кладезе было воды; верой единой мог он
Всё остальное исчерпать. Верою он понимал мысль,
Истину, тайну. Когда же в гордости буйной хотели
Люди назвать своим братом Того, кто им объяснил мысль,
Истину, тайну – и веру оставили, ум в заблужденьи
Думать стал, будто бы всё он постиг, будто бы мысли
Нет в той воде, которую он исчерпать не может.
Людям не стало понятно Творца откровенье. Так в мире
Остался великий художник не понят…
Что ж ты, художник земный, что же ты ропщешь на небо?
Или тебя оскорбили толки людей о твоем дарованьи?
Вспомни: художник эфира, миров, гармоньи и слова
Ими не понят. Чего от людей ожидать? Не понят
Ими остался великий художник!39

Один из первых поэтов, с которым Мельников не то чтобы познакомился, но видел и мог обменяться парой слов (хотя вряд ли, иначе бы он об этом упомянул), это Василий Андреевич Жуковский. Было это 18 июня 1837 года в Казанском университете, когда туда приехал наследник цесаревич Александр Николаевич, путешествовавший по России. На встрече присутствовал, конечно, и тогдашний ректор Николай Лобачевский. «Цесаревич сказал нам несколько тёплых приветственных слов и при наших криках “ура” пошёл далее по университету. В зале остались двое из сопровождавших цесаревича. Один высокий ростом, с задумчивым видом и кроткими, сиявшими душевною красотою глазами, другой – невысокий, с умным лицом и проницательными глазами. Во всей свите только они двое были во фраках. Они подошли к кандидатам словесного факультета и ласково разговаривали, кто куда намерен поступить по выходе из университета. То были знаменитый наш поэт Жуковский и первый разработавший отечественную статистику по правилам науки Арсеньев»40.

Тон, с которым это написано, можно определить одним словом – благоговение.