По грани (СИ)

В главном зале, понятное дело, Ти не был ни разу. Все здесь кричало ему о том, что он лишний и должен немедленно покинуть помещение, поскольку произошла чудовищная ошибка. Заключалась она в том, что Ти напрасно приписали подвиг Небраски, и он теперь выполнял роль болванчика, на которого все эти собравшиеся… он присмотрелся внимательнее. Кто же был вокруг? Сержант… сержант… младший лейтенант… капрал? Ти сказали, что на церемонии «награждения» будут присутствовать сплошь генералы. Сказал, правда, лейтенант Дибби из 313 центурии, которую часто ставили бок о бок с «Джонни Хохмачом», из-за чего Хонни и Дибби давно притерлись и воспринимались иногда как один единый многорукий лейтенант. Но раньше за Дибби не водилось наболтать откровенной чуши, а Ти не видел перед собой цвет нации. Зато видел он таких же растерянных, сбитых с толку сержантов, которые смотрели друг на друга в немом изумлении. Все они были с оранжевой нашивкой «срочника», по которой вне боя можно было легко отличить тех, кто отдает дань уважения Кайзеру, от тех, кто выполнил свой долг и остался в связи с исключительными талантами. Хонни запрещала «оранжевые» разговорчики в казарме, Ти сам следил, чтоб никому в голову не пришло хвастаться отсутствием нашивки, но среди некоторых центурий водились отвратительные обычаи: оранжевые ели после «профи», оранжевым доставалось убирать, готовить, чистить, гладить — все делать вместо «профи», которые вполне могли подойти и заставить переделывать. Вот почему Хонни так строго следила за словами подопечных — с них все и начиналось. Ти и другие «оранжевые» были ей благодарны, а «профи» в «Джонни» собрались из тех, кто знал Хонни еще по оранжевой службе: медик и связист. Два добродушных мужика, от которых не то что «оранжевых» разговорчиков, даже просто дурного слова еще дождаться надо. Остальные были с нашивками, центурию сформировали в год, когда Ти закончил обучение, вместе с пятью десятками других таких же «новых». Номера выдавали вместо «выбывших», ну а «Джонни Хохмач» придумала Хонни, когда на первом построении Небраска растянулся на плацу, умирая от смеха, потому что напротив Джонни из центурии Дибби тщетно пытался отжаться, выполняя приказ сержанта. Небраска хохотал, хохотал, и было видно, что делает он это не от неуважения к Хонни лично и даже не от какой-то ненависти к другим, да и на Джонни этого ему плевать, просто если Небраска остановится, оглядится и поймет, куда попал в свои восемнадцать, тут же, в ту же секунду у него остановится сердце. Потому Хонни дала ему отсмеяться и уже после отправила на полгода чистить сортиры.

По лицам собравшихся в зале Ти понимал, что Небрасок он тут не увидит. Даже таких как Хонни или Дибби — старых профессионалов, которые не любят высовываться, здесь нет. Только растерянные, сбитые с толку гражданским на входе люди, озирающиеся по сторонам безо всякого стеснения.

«Оранжевые трусы», — подумал Ти, и на душе у него поселилось мрачное чувство, похожее на отчаяние, только гаже. Он стал противен самому себе.

В «Хохмаче» кроме Ти других «подающих надежду» не было. За исключением, конечно, Небраски, но тот отколол уже столько заслуживающих порицания номеров, что одним только чудом и добротой Хонни не вылетел со службы. Не могло быть и речи о том, что его оставят после срока. Дождутся, когда отсмеется свое, и выбросят на гражданку. Ти называли будущим профи, подбадривали и вообще уважали, пожалуй, только за это. Не будь у Ти феноменальных способностей к выполнению приказов, никто не дал бы ему сержантствовать. Орал бы он на плацу, а толку? Но Ти сам, своим примером показывал, как нужно выполнять приказ. Первым в учебном отряде он бросался лицом в грязь, ни секунду не думая, зачем злые автоматы велят ему делать это. И остальные, увидев его успех, шли следом. Так он и начал отдавать приказы, точно зная, чего стоит их исполнение. И хотя в казарме над ним могли подшутить, посмеяться, в бою никому не пришло бы в голову отмахнуться от приказа Ти Месы.

«Вот как я выгляжу со стороны?» — продолжал накручивать себя Ти. Вокруг были тихие, скромные люди. Переодень в модные тряпки, и не отличишь от собравшихся на концерт гражданских. Ни строгих взглядов, ни вызывающе прямой осанки, ни спокойной расслабленности — ничего. Мальчишки, которым дали нарядиться солдатами.

От злости на самого себя Ти решил, что весь вечер просидит (или простоит, если надо), будто лом проглотил. Он расправил спину и стал смотреть на сцену, где еще ничего не происходило. Просидев так пару минут, Ти стал замечать, что окружавшие его люди тоже стали разглядывать сцену.

«Какие же мы дураки», — думал Ти Меса, не шевелясь, не позволяя себе ни гримасы отвращения, ни улыбки. Лицо его стало маской полицейского, и теперь он прикидывал, как бы половчее замаскировать охрипший голос.