По Гвиане

Азоры относятся к островам вулканического происхождения. Скалистые берега их, самой причудливой формы, возвышались над волнами на пять-шесть метров. Дальше, в глубине острова, местность была также холмистой, кое-где виднелись горы средней высоты, вершины которых сейчас были скрыты плотной завесой облаков. Растительность не отличалась особой роскошью, но многочисленные мандариновые и лимонные плантации, щедро покрывавшие сочной зеленью берега и долины острова, придавали ему живописный вид.

«Сплошная низкая облачность», как сказали бы моряки о погоде. Действительно, тучи сгущались и все ниже нависали над вершинами скал. По-прежнему четко была видна лишь береговая линия на протяжении двух километров да ряды виноградников на холмах.

Корабль шел не сбавляя скорости, подобно поезду, и, словно в окошке купе, перед нами проплывали разбросанные там и сям группки разноцветных домиков, будто подвешенные по два-три-четыре или по целому десятку к голым утесам или одиноко лепившиеся к подножиям скал. Это очень разнообразило пейзаж, не слишком, правда, его оживляя, а лишь усиливая чувство одиночества и заброшенности.

Но за мандариновыми плантациями дома́. стали встречаться чаще, и скоро мы увидели небольшие городки с домами в мавританском стиле[16], ветряные мельницы и совсем ветхие хибарки, похожие на игрушечные домики.

За длинной грядой отвесных скал, о которые с грохотом разбивались волны, перед нами возник довольно большой город, вот только я, к сожалению, забыл, как он назывался…

По железной дороге, проложенной по искусственной насыпи, двигался товарный поезд со стройматериалами. Локомотив приветствовал нас пронзительным свистком, а машинисты замахали платками. Перед насыпью на воде болталось несколько шхун… Наш корабль продолжал ход, и вскоре острова исчезли из поля зрения пассажиров. Целый километр нас сопровождало с полдюжины тунцов, да несколько чаек кружили некоторое время над кораблем. Азоры остались далеко позади…

Погода продолжала ухудшаться. Надвигался ураган. Полил проливной дождь, по морю загуляли огромные волны, и корабль стало раскачивать не меньше, чем в Бискайском заливе. Все отверстия в корабле — иллюминаторы, люки и прочее — были тут же плотно задраены.

Семьдесят пассажиров, болезненно переносивших морскую качку, сразу же оказались в заточении в своих каютах. Завтрак многие из-за тошноты пропустили. А море продолжало бушевать. Господин Балли, не говоря ни слова, исчез и уже не появлялся. Большинство пассажиров последовали его примеру. За нашим столом из двенадцати человек осталось трое: господин Ван Мюлькен, наш французский компаньон и я, ваш покорный слуга.

Голландский офицер выразил восхищение моей стойкостью перед лицом такого грозного врага, как морская болезнь. Я действительно чувствовал себя на этот раз не хуже, чем на земле, и был несказанно этому рад.

Дождь прекратился, но зато усилился ветер. Желая убедиться в полном своем иммунитете, я отправился с господином Ван Мюлькеном на полубак. На крайней точке корабля, где мы устроились, качка была ужасной. Мы то взлетали на гребень чудовищной волны, то со скоростью пули летели вниз, в самую бездну. Следует сказать, что я не только не мучился, но даже находил некое удовольствие от этого балансирования. Компаньоны по морским ваннам в Ипоре не поверили бы своим глазам, а мадам П., от приглашения которой на морскую прогулку я отказался, каким бы соблазнительным подобное мероприятие в столь приятной компании ни представлялось мне, обвинила бы меня во всех смертных грехах…

Бушующее море похоже на капризного ребенка — оно неистовствует недолго: к вечеру волнение улеглось и мы снова плыли в спокойном океане. Завтра и послезавтра ожидались пассатные ветры[17]. Через шесть дней мы рассчитывали прибыть на Гваделупу.

Пятница, 13, пополудни. Только что определили местонахождение корабля: 32°29′ северной широты и 39°15′ западной долготы. Жара усиливается, море спокойно. Ничего особенного не произошло, и я решил, что если в оставшееся время плавание будет проходить так же монотонно, то на этом я и закончу свое первое письмо и отправлю его почтой по прибытии в Пуэнт-а-Питр.

На следующий день, в субботу, жара усилилась. В воскресенье «Лафайет» находился на 26°46′ северной широты и 47°54′ западной долготы. Всего три градуса отделяли нас от тропика, который мы должны были пересечь в три часа утра.

Праздник по поводу пересечения тропика уже давно не отмечается на трансатлантических кораблях. Впрочем, меня это мало трогало. Я не раз участвовал в подобных мероприятиях и знаю цену шуткам подвыпивших матросов и пассажиров.

Море местами было покрыто желтоватого цвета водорослями, которые ботаники называют Sargassum vulgare[18] и откуда пошло название «Саргассово море». Так назвали древние мореплаватели часть океана, находящуюся как раз в центре течения Гольфстрим и буквально целиком заполненную этими морскими растениями.