По Японии

— Для некоторых европейцев японка до сих пор «мадам Батерфлай», — сказал мне один из японских знакомых.

Я не спорила. Очень даже может быть. Ну уж и несомненно, что такой европеец, глядя на девчонку в трамвае, скажет:

— Это не японка, это скорее американская спортивная девица, — и потом добавит: — Пусть японка, но явно американизированная.

Не спешите с выводами.

Американское влияние действительно ощутимо в Японии. Но выражается оно отнюдь не в брючках и пестрых распашонках. Приметы и признаки этого влияния гораздо страшнее.

В первые годы после капитуляции американский диктат осуществлялся с позиции неприкрытой силы. Но годы неуклонного роста сил мира и социального прогресса и борьбы японского народа заставили американцев прибегнуть к новой, более гибкой тактике, немаловажный упор в которой делается на пропаганду. Идеологическая обработка идет всеми методами, какие возможны, средствами, какие доступны, — кино, радио, телевидение, печать, театр, изобразительное искусство, философия. Но всюду и везде — сквозь броские заголовки боевиков и комиксов, сквозь плотные лаковые страницы иллюстрированных журналов, сквозь долларовые бумажки и дебри философских концепций — упорно смотрит на японца сытое, равнодушное лицо хваленого «американского образа жизни».

Результаты его влияния вполне конкретны и реальны в современной Японии. Это холодные глаза двадцатилетних молодчиков, цинично ощупывающих жизнь, уверенных в том, что в этом мире все продается и покупается. Это презрительный снобизм «интеллектуалов», высокомерно цедящих сквозь коктейльные соломинки свои философские концепции — фрейдистский культ подсознательного, помноженный на утилитарность прагматизма, это аполитичность, безнадежность пустых, как дупла, душ, глубокая и страшная, непрочно прикрытая эпикурейством в броской упаковке XX века — «деньги, секс, красивая жизнь!»

Но как ни велики масштабы американского идеологического наступления, основная масса японской молодежи не подвержена его тлетворному влиянию.

Как бы ни были забиты экраны потоком «вестернов», а прилавки — комиксами и порнографической литературой, американская идеологическая экспансия наталкивается на активное и, что особенно важно, растущее с каждым днем сопротивление демократических сил японской нации. Свидетельством тому — движение за восстановление самобытности национальной культуры, борьба за очищение репертуара театров от пустенькой карусели «шоу», языка — от обойм англицизмов, музыки — от какофонизма и дисгармонии джазов.

Наконец, самым большим свидетельством оценки идейного американского импорта, несомненным свидетельством отрицательного ответа нормам «американского образа жизни» является необыкновенный размах классовой борьбы, широкий фронт классовых сражений, сливающихся с общедемократической, общенациональной борьбой против американской политики.

Ну, а брюки? Что ж, может быть, двадцать лет назад в полуразрушенной голодающей стране эти «джинсы» с рядами заклепок и были примитивным глашатаем, синонимом «шикарной» заокеанской жизни, столь же далекой и недоступной молодому японцу тех лет, как шоколадка в руках американского солдата для голодного японского ребенка.

Сейчас совсем другое.

Брюки на заводских работницах, на маленьких официантках кафе, весь день толкущихся между столиками, брюки на улицах японских городов, в поездах, на дорогах… Это скорее свидетельство современного стиля, современного образа жизни.

Темпы нашего века накладывают отпечаток на все поведение человека, на весь стиль его существования. Надо ли удивляться, что это отразилось на одежде? К тому же брюки для японской женщины всегда были обычным явлением. Крестьянка, например, и в далеком средневековье работала в брюках. А представьте японку и кимоно с громоздким твердым бантом на спине, с рукавами чуть не до полу, работающей на современном станке или сидящей на узеньком, строго определенном в своих размерах месте у конвейера сборки радиоаппаратуры? Да она просто не уместится на нем с этими складками и волнами ткани, не говоря уже о том, что через несколько минут предельно устанет от неудобной позы, от напряжения и постоянной боязни зацепить какую-нибудь крошечную детальку красивыми, по в данном случае абсолютно неуместными рукавами.

Однако на отдыхе, дома, в театре, вечером на улице вы по-прежнему встретите кимоно на молодых и на пожилых, на мужчинах и на женщинах. И японка по-прежнему, как и сотни лет назад, вставшая на высокие котурны тэта или дзори[4], обернутая тонкой оболочкой шелка, семенящая мелкой кокетливой походкой, необыкновенно хороша и грациозна. К великому успокоению консервативного европейца — она снова как «Батерфлай».