По Индии и Цейлону

После ужина отправляемся осматривать индуистский храм возле Махрдезварана. Он очень старый — ему более 600 лет, но здание и толстые стены, окружающие его, сохранились полностью. Правда, в стенах зияют глубокие щели и выбоины, резные каменные ворота выщерблены, а колонны у главного входа потрескались. Кое-где вдоль карнизов торчит трава. Так выглядят наши старинные церквушки где-нибудь возле Пскова или Новгорода.

Храм — «дхармашала», он является пристанищем паломников. Здесь для них всегда имеются кельи, как номера в гостинице.

В храме шла служба. У входа старик монах продавал кокосовые орехи. Мои спутники купили по ореху, а Четти взял два и один передал мне. Оказывается, по обычаю, каждый входящий сюда должен принести его в дар богу.

С орехами в руках, словно со свечками, направляемся в большой, уходящий в глубину зал. Множество превосходно сохранившихся колонн образуют длинный, узкий коридор. Здесь темно, душно, пахнет ладаном, ромашками и еще чем-то, от чего сильно першит в горле и кружится голова.

Идем гуськом друг за другом, держась за стену. Впереди виден светлый квадрат — вход в святилище храма. Я первым переступаю его порог. Горит несколько свечек. Сквозь сизую пелену дыма, струящегося из мраморных кадильниц, различаю монаха, стоящего у огромной трехметровой статуи божества.

Поворачиваю голову, вздрагиваю и пячусь назад. Прямо на высоте моих глаз стоит «столбом» крупная кобра с широко раздутым капюшоном. Голова ее наклонена вперед, черные зрачки окружены светло-оранжевыми радужками, изо рта свисает тонкий, раздвоенный желтый язык. Злобное чудовище как бы пристально наблюдает за каждым моим движением Я бросаюсь в сторону, но тут меня караулит такой же полный ненависти взгляд второй кобры. Эта страшная, омерзительная пара, конечно, олицетворяла самые тяжкие грехи человека. Даже убедившись в том, что змеи бронзовые и, следовательно, не могут причинить зла, я не мог отделаться от чувства тревоги и душевного смятения.

Ко мне медленно приближается обнаженный по пояс монах с бритой головой и темно-шоколадной блестящей, как шелк, кожей. Он вперил в меня неподвижные, как у кобры, зрачки, и я застываю, словно кролик под взглядом удава. Монах берет мой орех, взмахом ножа раскалывает его пополам и кладет половинки к стопам статуи. Он переступает с ноги на ногу, что-то протяжно поет дребезжащим голосом и кланяется божеству. Затем крошит куски камфоры и кидает их на раскаленные угли чугунного противня. Воздух, и до того насыщенный запахами, становится удушливым. А монах рассыпает горстями лепестки жасмина и, к моему изумлению, начинает танцевать. Он воздевает руки, медленно кружится и нараспев читает молитву. Длинные тени прыгают по стенам, потолку.

Оглядываюсь и никого не вижу рядом. Мне кажется, что я уже не выйду отсюда никогда, что эти прыгающие тени вот-вот подхватят меня и куда-то умчат. От духоты, нервного напряжения, страха почти теряю сознание, но беру себя в руки, отхожу в сторону и тут замечаю Четти.

Однако монах уже между нами, он наклоняется к липу Четти и мажет его ярко-фиолетовой краской. Я откидываюсь назад, натыкаюсь на одну из змей и чуть не падаю. Судорожно хватаю Четти за руку и тяну его к выходу.

Во дворе полной грудью вдыхаю свежий воздух, постепенно прихожу в себя. Вытираю платком пот и с удивлением замечаю, что платок и ладони рук запачканы ярко-лиловой краской. Когда монах ухитрился покрасить меня, я так и не вспомнил.

— Вот уж никак не ожидал от вас такой впечатлительности, — говорит Четти, обнимая меня.

— Я и сам поражен не меньше вас, но, признаюсь, плохо понимал, что со мной происходит. Такого тонко задуманного спектакля мне не приходилось видеть ни у нас в церквах, ни в католических соборах.

Что это — гипноз, отравление одуряющими запахами? Я, не страшащийся живых кобр, вдруг отчаянно испугался бронзовых подобий!

Что же должны испытывать, попадая в такой храм, люди более доверчивые, чем я, мистически настроенные?

— В Индии к подобным зрелищам привыкают с детства. Может быть, поэтому на нас они действуют не так, как на неискушенных европейцев.

Пока мы разговариваем, из храма выходит совершенно спокойная госпожа Нагарамнана. К счастью, она не была свидетелем моего смятения. С умилением разглядывает она барельефы, статуи, молитвенно складывает ладони и кланяется каменным богам.

К нам подходит местный житель. Тронув Четти за рукав, он доказывает на вершины гор. Там, словно при извержении вулкана, клубятся темно-синие облака.

— Скорее в машину! — кричит Четти. — Иначе отсюда не выбраться.

Бегом опускаемся в селение, прощаемся с жителями и остающимися здесь лаборантами.

Невероятно парит! В горах бушует гроза, слышны раскаты грома, сверкают молнии. Дождь, настигший нас, яростно стучит по стеклу машины.