По холодным следам

Целых десять дней мы играли в тетербол и пинг-понг, бегали к старенькому автомату с содовой и кока-колой, рассказывали друг другу страшные истории о привидениях, лежа под одеялом с фонариком. В конце каникул я вернула Энджи ее бикини, но не подумала о том, что загар у меня на теле повторяет линии купальника. Однажды, когда я переодевалась, вошла мать — как всегда, без стука.

Когда я заплакала от пощечины, она закричала: «Ты хоть соображаешь, о чем думали мужчины при виде тебя? Соображаешь?!»

Я ей не поверила. Что тут такого? Это же просто тело. Но когда лето закончилось, я обнаружила, что для мальчиков в школе, для мужчин на улице, для любого, кто смотрел на меня, тело представляет собой нечто большее; оно как открытая книга, полная ужасных секретов, непристойный журнал, который каждый может пролистать. Мама больше никогда меня не била, но я возненавидела ее за то, что она оказалась права.

Моя мать не дожила до того момента, когда Джули округлилась, до того, как у меня впервые замерло сердце, когда я взглянула на свою дочку по-новому и вдруг поняла, что она становится женщиной. Я вспомнила мальчишек, которые норовили засунуть мне карандаш под юбку, когда я поднималась по лестнице, вспомнила мужчин, пялившихся на меня на автобусной остановке, гудки на улице, ехидные замечания. Я вспомнила, что как-то раз в восхитительном одиночестве читала книгу — трава приятно покалывала коленки, солнце грело голые плечи под спущенными бретельками сарафана, — и вдруг поняла, что уже не одна: ко мне подошел мужчина, которому я постеснялась показать свой страх, и предложил намазать мне спину солнцезащитным кремом. Когда смотришь на свою дочь, все эти воспоминания возвращаются, всплывает каждый эпизод, когда тебя захлестывала волна стыда и страха, только теперь все это происходит не с тобой, все это происходит с телом, которое ты ощущаешь почти своей собственностью, но оно не принадлежит тебе, так что нет никакой возможности защитить его.

В тот давний момент у меня действительно замерло сердце. Я боялась за нее, боялась ее. Я затаила дыхание и подумала, что скоро моим страхам придет конец: став подростком, Джули поумнеет. Как и я.

Но она не успела.

— Как ты могла! — Том никогда еще так не злился на меня. И хотя муж наклоняется, чтобы заставить меня посмотреть ему в глаза, он все равно возвышается надо мной. — Мы так не поступаем, Анна. Мы не бьем наших детей.

— Ты испугался не меньше моего.

— Мне все равно, насколько ты испугалась, — говорит он, с каждой секундой становясь все более грозным. — Мы же договаривались: никогда в нашем доме не будет такого. Мне хватило этого в доме родителей.

— Кстати, а как поживают твои сестры, Том? — спрашиваю я, внезапно поднимая на него глаза.

— До смерти боятся отца! — огрызается он. — И, вероятно, их мужья тоже. Ты этого хочешь?

— А скольких из них похитили и продали по сходной цене? — кричу я. — И скольких из них насиловали каждый день в течение восьми лет?

— Анна…

— У твоего отца они были в безопасности, Том! И остались в безопасности!

Он тычет пальцем мне прямо в лицо и с дрожью в голосе цедит каждое слово:

— Если ты думаешь, что я чувствовал себя в безопасности, когда рос с отцом, ты ни черта не знаешь о безопасности!

Но сейчас я уже не в силах рассуждать здраво. Крик надорвал мне горло, и я не могу издать ни звука. Мне кажется, я всхлипываю, но потом понимаю, что просто задыхаюсь, хватая ртом воздух. Кружится голова, в глазах темнеет. В следующую минуту сознание возвращается. Я стою на том же месте и прижимаюсь к груди Тома. Он словно заново дарит мне возможность дышать, и что-то большое и черное, душившее меня изнутри, растворяется в обычных слезах.

— Почему она так поступила? — спрашиваю я, всхлипывая. — Ну почему?

— Ты же знаешь Джейн, — оправдывает Том дочь. — Она потеряла счет времени. А Джули, думаю, просто чувствовала себя запертой, как в ловушке, вот и обрадовалась свободе. Ты же знаешь, через что ей пришлось пройти. — Том вздрагивает и глубоко вздыхает. — Я тоже испугался, как и ты, и тоже злился. Но теперь, когда мы знаем, что все обошлось, честно говоря, я думаю, что девочкам было полезно немного побыть вместе.

— Я про ее волосы.

Том отпускает меня, делает шаг назад и недоуменно смотрит мне в лицо:

— Ты серьезно?

Я знаю, что он старался поддерживать Джейн все эти годы, преодолевал препятствия, которые она устраивала, чтобы держать нас на расстоянии, в то время как я предпочитала верить, будто она не нуждается во мне. Но Джули — как он с ней справляется? Как у него до сих пор сохранилась связь с ней? Как Том догадался подойти к Джули и прижать ее к себе, когда я ринулась к Джейн и сделала то, что сделала?

— Они мне как чужие.

Он смотрит на меня с недоверием:

— Анна, так кажется всем матерям девочек-подростков.

Но Джули, как напомнила мне Кэрол Морс, уже взрослая. Том не знает о Кэрол Морс и о выкидыше, об Алексе Меркадо и конверте. Том не смотрит Джули в глаза и не задается вопросом, тот ли оттенок голубого был у ее глаз, и не думает: «А я заметила бы разницу?»