По холодным следам

Муж не отвечает. Но когда я наклоняюсь, чтобы выключить свет на тумбочке, он отодвигается, и между нами пробегает холодок, точно ветерок сквозит через щель в стене. Том поворачивается на бок спиной ко мне, но такое временное отчуждение — тоже часть нашего брака: мы часто спорили в постели за эти годы. И каждый отстаивал свою правоту, зная, что утром мы все равно проснемся рядом.

Теперь, глядя на спину мужа, я думаю: «Джули дома. Теперь все будет хорошо».

Я снова вижу ее лицо таким, каким увидела на крыльце: едва знакомым, осунувшимся, с натянутой на острых скулах кожей.

— Спокойной ночи, — говорю я.

Я сплю до полудня и просыпаюсь от грохота кастрюль и гула голосов на кухне.

Знакомый сон. Тот самый, где появляется Джули, и я говорю: «Мне столько раз снилось, что ты вернулась, но теперь ты на самом деле дома». Я встаю, иду в ванную, плещу водой себе в лицо и смотрюсь в зеркало, ожидая, что изображение вот-вот начнет расплываться и таять. Но ничего не меняется. Теперь все и правда происходит на самом деле.

По телу пробегает дрожь, в голове появляется слабая боль. Я натягиваю вчерашние джинсы и спускаюсь на кухню.

Стол залит солнечным светом. Моя ослепительно белокурая дочь сидит у окна, все еще в футболке Джейн, которая ей великовата. Том лучезарно улыбается ей через стол, пока они болтают о разных пустяках: апельсиновый сок, погода, кому добавить омлета. Словно так было всегда. Потом входит Джейн со стаканом в руке и садится напротив Джули, и по спине у меня пробегает дрожь, когда я замечаю странную закономерность, вернувшуюся в нашу семью: по девочке с каждой стороны стола, четыре стороны на четверых. В голове всплывает цитата из блейковского «Тигра» про пугающую симметрию.

— Доброе утро, — говорю я с порога.

— Ты спала целую вечность, — замечает Джейн.

Но Джули вскакивает, в три прыжка подбегает ко мне и обнимает. Это застает меня врасплох. Сколько времени прошло с тех пор, как дочь через всю кухню бросалась меня обнимать? Едва я успеваю вдохнуть запах ее волос, она отстраняется и глядит на меня, схватив за плечи.

— Привет, мам, — произносит она чуть смущенно, и мгновение мы смотрим прямо друг на друга.

Я привыкла к лицу Джейн, в котором вижу собственные черты: острый нос и глубоко посаженные глаза. Вглядываясь в лицо Джули, я замечаю, что на нем нет ни родинок, ни прыщей, ни пятен, ни морщин.

Она идеальна.

Джули неловко отстраняется, и я понимаю, что все это время беззастенчиво пялилась на нее.

— Прости, — оправдываюсь я, — слишком долго не видела твоего лица.

— Еще бы, — вторит Том.

— Садись, я сейчас кофе принесу, — говорю я. — Как тебе спалось?

На плите стоит большая сковорода с остатками омлета, и я, внезапно проголодавшись, наполняю тарелку.

— Очень хорошо, — отвечает Джули, как вежливая гостья. — Надувной матрас оказался удобным.

— Она проснулась всего несколько минут назад, — перебивает ее Том. — Я все утро отвечал на телефонные звонки из полицейского управления: «Приходите в любое время». Что, по-видимому, означает: «Если не появитесь к девяти, пеняйте на себя». — Он мрачнеет. — Думаю, есть смысл навестить копов пораньше. Они стараются успеть до появления прессы. Уверен, ажиотаж может начаться с минуты на минуту.

Улыбка на лице Джули тает.

— Наверное, нам пора ехать в участок, раз мама проснулась.

Том накрывает ладонью ее руку, лежащую на столе:

— Мы подождем, сколько скажешь.

— Чем скорее поедем, тем скорее все закончится, — замечаю я.

Глаза Тома наполняются слезами, и я понимаю: он не хочет знать, через что прошла наша дочь. А вот я, как ни странно, хочу. Джули смотрит на меня с благодарностью:

— Да, давайте поскорее покончим с этим.

В глазах дочери читается, что она нуждается во мне, как ни в ком другом. Я не могу держать Тома подальше от полицейского участка, но могу уговорить его остаться в коридоре, а значит, Джейн тоже придется поехать, чтобы приглядеть за отцом.

— Пойдем, Джули, — зову я. — Подберем тебе что-нибудь из одежды. — Пожалуй, юбка подойдет, решаю я, оглядывая ее истощенное тело. Хотя понадобится пара английских булавок.

— Он сказал, что убьет меня, если я буду сопротивляться. Убьет всю мою семью.

— Вы ему поверили? — спрашивает Оверби.

Мы сидим в полицейском участке, в отдельной комнате с окнами из матового стекла и единственным столом: я, Джули, Оверби и молодая женщина-детектив по фамилии Харрис. Том, по просьбе Джули, ждет в вестибюле вместе с Джейн. Оверби хотел расспросить Джули наедине, но она переводит взгляд с его лица на мое, и он со вздохом приглашает меня войти. Я держу чашку черного кофе, настолько слабого, что можно увидеть пузырьки воздуха, прилипшие к внутренней стороне пластикового стаканчика, и прочитать оттиск серийного номера на донышке. Кофе принесла мне детектив Харрис — ну разумеется, — пока Оверби задавал вопросы моей дочери.

— Конечно, поверила, — говорит Джули. — Он приставил мне нож к горлу.

— Кухонный нож, — уточняет Оверби, сверяясь с записями, будто еще не изучил дело как следует, — взятый у вас дома. Другого оружия вы при нем не заметили?