- Мира!
- Не буду просить тебя позаботиться о Донате. Я и без того знаю, что мой старший сын не оставит младшего.
Они замолчали. Мира подобрала с крыльца камушек и запустила его в глубокий омут у крыльца. Круги разошлись от места падения и растаяли, не дойдя до краёв бездонного колодца.
- Может быть, ты права: ты была моей болезнью, в той, первой жизни… Когда-то я даже мечтал быть свободным от тебя, но это была глупая мечта! Ты дала мне вторую жизнь. Ты моя кровь, Мира. Да, это так! - Винсент усмехнулся, скрывая охватившее его смятение. - Я понимаю: смерть неизбежна, но не будь жестока, не напоминай об этом! Без тебя я не представлю своей жизни.
- Поэтому… Вот поэтому я и не говорю тебе… многого. -
Он напряжённо ждал её откровения, но Мира легко высвободила руку и начала спускаться. Винсент успел опять поймать её за кисть.
- Не уходи так! Я сказал о своих чувствах, скажи и ты…
Мира остановилась.
- Я думала, ты знаешь, - прошептала она. - Помнишь, мы читали вместе сказку об Избранном и его Даре? Тогда мы ещё произносили эти слова: “Избранный”, “Дар” с благоговением. Тогда мы не знали, что на нашем веку сменится несколько “Избранных”, а “Дар” будет получен искусственно. Ты для меня - Избранный. Первый и последний, тот, из сказки.
Винсент неуверенно улыбнулся: очень уж контрастировало с добрыми словами выражение лица Миры. Казалось, мыслями она находится далеко, в каком-то тёмном и мрачном времени и месте. Улыбка, обернувшаяся горькой усмешкой, искривила губы.
- Не я спас тебя. Ты сама…
- Ещё ничего не кончено. Всё может поменяться, - если это было пророчество, оно было недобрым. Поняв, что больше откровений не будет, Винсент молча поцеловал руку тётушки и отпустил. Мира сбежала с крыльца, пошла к воротам, а он всё смотрел ей вслед. Почему она так испугалась возвращаться в дом?
“Может быть, она думала, что уже попрощалась с домом навсегда?”
- Куда ушла хозяйка? - спросил он гувернантку, зайдя в дом. Но та не сказала ничего определённого: “На прогулку” “Надолго ли?” - спросил он тогда.
“Иногда госпожа Вако уходит на целый день. А когда Донат в школе, уезжает из города, порой, на сутки и больше…”
Старый этюд Винсент не нашёл, зато отыскал первые свои карандашные наброски Миры. Вот она задумчиво глядит в окно, вот читает книгу, вот делает вид, что задремала в кресле, а сама украдкой следит, чтобы её ножек не коснулся луч солнца…
Он хорошо помнил то насквозь лживее, но счастливое время. И сейчас стрелки часов, совершив полный круг, словно вернулись к началу. Тогда Мира лгала ему, выдавая себя за смертную. О чём лгала сегодня?
“Что за свёрток был у неё в руках? Квадратный, лёгкий по виду? - Музыкальная шкатулка?”
“Куда Мира уезжает на день, на два?” - нет ответа.
“Почему не говорит ему, чего боится?” - опять ответа нет.
“Может быть, втайне от всех, она ищет Избранного?” - глупость в самом вопросе: почему втайне?
“Может, она встречается с пленным Мактой? Может, вместе они готовят конец эпохи carere morte?” - как хорошо, если б было так! Но опять - почему не сообщить это Винсенту?
Размышления вновь и вновь приводили его к крайне неприятному выводу: Мира затеяла нечто, что он никогда не сможет одобрить.
Может, она не научилась жить смертной, и мечтает о возвращении к carere morte?..
Может, она разочаровалась в Земле Страха, и ведёт диалог с северянами, надеется на войну?..
Может, она продолжает исследования проклятия carere morte, хочет дать лишённым смерти новую жизнь?..
В пользу последней версии говорила и загадочно исчезнувшая шкатулка Регины Вако, и обмолвка Миры, что она общается с Митто. Но - почему? Мира первой выступала за прекращение этих исследований, она сильнее других верила в старую сказку. Возможно ли такое резкое изменение мнения?
“…Или она просто стара, очень стара, Винсент. Все замечают, что она изменилась. Мира всегда была мнительной и скрытной, а в старости эти склонности усилились. Её рассудок стал так хрупок, может, в нём уже есть и трещины?” - думать так было неприятно, но невозможно было и оставить эту навязчивую мысль.
Вопросы, вопросы без конца…
На следующие несколько дней Винсент забыл о своих недавних подозрениях, но какое-то сомнение видимо точило его исподволь. Поэтому к полудню пятого дня опять пришёл к дому Вако, и слова экономки ошеломили его.