По ком звонит колокол

– Так верни его. Разозли Пабло. Или сделай по-тихому.

Попона, закрывавшая вход, отодвинулась, и темноту прорезал свет изнутри пещеры. Кто-то вышел и направился к ним.

– Отличная ночь, – произнес бесцветный низкий голос. – Завтра будет хорошая погода.

Это был Пабло.

Он курил одну из взятых у Роберта Джордана русских папирос, и его круглое лицо освещалось тусклым огоньком каждый раз, когда он затягивался. В свете звезд они различали очертания его крупной фигуры с длинными руками.

– Не обращай внимания на женщину, – сказал он Роберту Джордану. Кончик папиросы разгорелся на миг и скользнул вниз в опустившейся руке. – С ней иногда бывает трудно. Но вообще она хорошая женщина. И очень предана Республике. – Огонек папиросы теперь слегка подрагивал: должно быть, он говорит, зажав ее в уголке рта, подумал Роберт Джордан. – Между нами не должно быть раздоров. Мы ведь заодно. Я рад, что ты к нам приехал. – Папироса ярко вспыхнула. – Ты на эти ссоры внимания не обращай, – повторил он. – Мы все тебе рады. А теперь ты меня извини: надо пойти проверить, хорошо ли привязали лошадей.

Он направился через перелесок к лугу, и вскоре оттуда, снизу, послышалось лошадиное ржание.

– Видишь? – сказал цыган. – Ну, теперь ты видишь? Случай упущен.

Роберт Джордан не ответил.

– Пойду за ним, – сердито сказал цыган.

– Зачем?

– Зачем-зачем, – передразнил его цыган. – Присмотрю хотя бы, чтоб не сбежал.

– А он может оттуда уехать верхом?

– Нет.

– Тогда лучше иди туда, где его можно перехватить.

– Там есть Агустин.

– Ну так иди поговори с Агустином. Расскажи ему, что тут случилось.

– Агустин с удовольствием прикончит его.

– Тем более, – сказал Роберт Джордан. – Иди и расскажи ему, что тут было.

– И что дальше?

– А я спущусь к лугу, присмотрю за Пабло.

– Вот это дело, друг. Это хорошо. – Роберту Джордану в темноте не было видно лицо Рафаэля, но он догадался, что тот улыбается. – Вот теперь ты молодец, – одобрительно отозвался он.

– Ступай к Агустину, – повторил Роберт Джордан.

– Иду, Роберто, уже иду, – ответил цыган.

На ощупь, от ствола к стволу, Роберт Джордан двинулся через сосняк. На открытом месте, в свете звезд видимость была лучше, и, вглядевшись в противоположный конец луга, он увидел темные силуэты бродивших на привязи лошадей. Их было пять. Роберт Джордан уселся под сосной и стал смотреть вдаль.

Я устал, думал он, и, возможно, рассуждаю не слишком здраво, но у меня приказ – взорвать мост, и я не имею права понапрасну рисковать, пока не выполню его. Конечно, иногда куда рискованней упустить случай, которым следовало бы воспользоваться, но до сих пор я позволял событиям идти своим чередом, и все обходилось. Если верить цыгану и все действительно ждали, что я убью Пабло, нужно было это сделать. Но я вовсе не был уверен, что они действительно этого от меня ждали. Негоже чужаку начинать с убийства одного из тех, с кем предстоит работать. Это можно сделать в ходе операции и при безропотной дисциплине соратников, но в сложившейся ситуации, думаю, это могло обернуться большой неприятностью, хотя искушение было и выход казался самым быстрым и простым. Впрочем, я не верю, что в этой стране что бы то ни было можно сделать быстро и просто, и притом что я полностью доверяю женщине, не знаю, как бы она отреагировала на такое радикальное решение. В таком месте смерть одного из них могла быть воспринята как нечто безобразное, подлое и отвратительное. Кто знает, как бы она к этому отнеслась? Без этой женщины здесь не будет никакой организации и никакой дисциплины, а с ней все может устроиться очень хорошо. Было бы идеально, если бы она сама его убила или цыган (но он этого не сделает), или часовой, Агустин. Ансельмо убьет, если я скажу, что так нужно, хоть и говорит, что он в принципе против убийства. Судя по всему, он ненавидит Пабло, а мне доверяет как представителю того дела, в которое верит. Только он да женщина тут по-настоящему верят в Республику, насколько я вижу; впрочем, об этом пока рано судить.

Когда его глаза привыкли к свету звезд, он увидел Пабло, стоявшего рядом с одной из лошадей. Лошадь подняла голову, потом снова опустила ее и опять принялась щипать траву. Пабло стоял, прильнув к ней, похлопывая ее по шее и переступая вместе с ней с места на место, насколько позволяла натянутая веревка. Его ласка нервировала лошадь, мешала ей пастись. Роберт Джордан не видел, что делает Пабло, и не слышал, что он говорит лошади, но было ясно, что он не отвязывает и не седлает ее. Он продолжал, сидя под деревом, наблюдать за ним и пытался до конца осмыслить сложившуюся ситуацию.

– Ты моя большая хорошая лошадка, – говорил Пабло своему крупному гнедому жеребцу. – Ты мой любимый белолобый красавец. Шея у тебя – как арка моста в моем родном городе. – Он помолчал. – Но гораздо круче и красивей, чем та арка.

Конь рвал зубами траву, водя головой из стороны в сторону: человек своей болтовней раздражал его.