По ком звонит колокол

Небеса не менее постоянны оттого, что они непрерывно пребывают в движении, ибо они неизменно движутся одним и тем же путем. Земля не более постоянна оттого, что она неизменно покоится, ибо она непрерывно меняется, вот континенты ее и острова — они тают, меняя свои очертания[47]. Человек, это благороднейшее из созданий, вылеплен из персти земной, — но тает, обращаясь в ничто, будто снежное изваяние, словно сотворен он не из глины, но из снега. Мы видим — алчность желаний подтачивает его, он тает, снедаемый завистью; он и сам сказал бы, что не может устоять перед красотой, что дана в обладание другому; но он чувствует, что плавится в огне лихорадки, не так, как снег на солнце, а так, словно он — кипящий свинец, железо или желтая медь[48], брошенные в плавильную печь: болезнь не только плавит его, но кальцинирует[49], сводя тело до атомов, до пепла, когда остаток — не жидкость, а лишь черная окалина[50]. И как же быстро происходит сие! Быстрее, чем ты получишь ответ, быстрее, чем ты сформулируешь сам вопрос; Земля — центр притяжения моего тела, Небо — центр притяжения души; места эти предназначены им от природы; но разве равны душа и тело в своих стремлениях: тело мое падает даже без принуждения, душа же не восходит без понуждения: восхождение — шаг и мера души моей, но низвержение — мера тела моего: Ангелы, чей дом — Небо, и Ангелы, наделенные крыльями, — и те имеют лестницу, дабы всходить на Небо по ступеням[51]. Солнце, покрывающее за минуту множество миль, и звезды Тверди небесной, что вращаются еще быстрее него[52], — даже они не движутся столь быстро, как тело мое стремится к земле. В то самое мгновение, как чувствую я первый приступ болезни, я сознаю, что побежден; в мгновение ока взор мой затуманивается; в мгновение ока вкус пищи становится пресен и пуст; мгновенно притупляется аппетит и исчезает чувство голода; мгновенно колени мои подгибаются, и вот уж ноги не держат меня; и мгновенно сон, который есть образ и подобие смерти, бежит меня, ибо сам Оригинал — Смерть — приближается ко мне, и вот я умираю для жизни. Сказано было в проклятии роду Адама: в поте лица твоего будешь есть хлеб[53]; для меня проклятие это умножено многократно: в поте лица добывал я хлеб насущный, утруждаясь на ниве своей, и вот он — мой хлеб; но я обливаюсь потом, от лица до пят, и не ем хлеба, не вкушаю ничего, что поддержало бы меня: жалкое разделение рода человеческого, когда одни нуждаются в мясе, а другие — в желудке.

УВЕЩЕВАНИЕ II