Читаем По ком звонит колокол полностью

Господи Боже мои, Иисусе Христе, Крепость моя и Спасение, Тебе я внимаю, Тебе: ведь сказал Ты Ученикам, когда они не допускали до Тебя детей неразумных: пустите малых сих и не препятствуйте им приходить ко Мне[81]. Но есть ли кто, более подобный младенцу в его беспомощности, чем я в нынешнем моем состоянии? Пусть не могу я вослед слуге Твоему Иеремии воскликнуть: Господи Боже! я не умею говорить, ибо я еще дитя[82]; но, Господи, я как больной младенец: не могу есть, я как младенец, что еще не встал на ноги: не моту ходить; как же приду я к Тебе? И куда мне прийти? К одру болезни? Я слаб — но притом капризен, как дитя малое: я не могу привстать, но отказываюсь ложиться в постель — разве там обрету Тебя? Всегда ли я был столь беспомощен? Распластанным на ложе предстаю я Тебе, но разве одр болезни — подобающее место для молитвы: или Ты, Господи, обвиняешь меня, подступив ко мне и явив мне все прошлые прегрешения? Но карать за беспутство, уложив грешника на ложе, которое было ложем греха, — не то же ли самое, что повесить несчастного в дверях дома его? Когда упрекаешь нас устами Пророка Твоего, что возлежим на ложах из слоновой кости[83], не Твой ли гнев изливается на нас? и Ты будешь гневаться, доколе с ложа из слоновой кости не перейдем мы на ложе из черного дерева? Давид клялся перед Тобой, что, покуда не воздвигнет дома Тебе, не взойдет на ложе[84]; ибо всходящий на ложе чает обрести покой и напитать силы свои. Но ведь сказал Ты: повергну Иезавель на одр[85], Ты Сам назвал ложе сие ложем скорби, скорби великой: Как же придут они к Тебе, те, кого поверг Ты на одр болезни? Ты пребываешь среди верных Твоих, я же — в одиночестве: но ведь когда слуга сотника лежал дома расслабленный, хозяину его достало сил прийти ко Христу[86]; но больной не может покинуть ложе свое. Ведь и разбитый параличом имел четырех друзей, пребывающих во здравии, чтобы те принесли его ко Христу[87]; но больной не может прийти сам. И теща Петра лежала в горячке, и Христос пришел к ней[88]; она же не могла выйти к нему. Друзья могут перенести меня в обитель Твою, вознося молитвы в собрании верующих; но Ты — Ты Сам должен снизойти ко мне, почтив мою обитель дуновением Духа Святого, наложив на меня Печать Таинств[89]; но когда я повержен на ложе болезни, оно превращается в узилище крепкое, ибо плоть немощная держит меня крепче всяких оков, а тонкие простыни — непреодолимей дверей стальных! Господи! возлюбил я обитель дома Твоего и место жилища славы Твоей[90]; на одре болезни не перестаю твердить: Блаженны живущие в доме Твоем[91], но разве могу сказать: войду в дом Твой[92]; могу сказать: поклонюсь святому храму Твоему в страхе Твоем[93], но могу ли сказать во храме святом: ревность по доме Твоем снедает меня[94], снедает столь же верно, как лихорадка. Разве отказываюсь я посещать службу церковную[95]: будь моя воля, я бы пришел во храм — однако я подобен отлученному[96], ибо мне отказано во входе в дом Твой. Но Господи, Ты Бог в сонме святых[97], и славословие церковное угодно Тебе; зачем же отзываешь меня от служения? будет ли прах в могиле славить Тебя[98]? Вот он я, на пороге могилы, распластан на одре болезни — кто услышит, как я возношу Тебе хвалу? — Дал ли Ты мне разлепить губы, дабы рот мой мог восславить Тебя, — хвала, одна только хвала звучала бы из уст моих? Но есть еще и страх, что удерживает меня, страх, ведомый апостолам, ибо боюсь, проповедуя другим, сам остаться недостойным[99]; пусть Ты низринул меня ниц — но тем самым Ты не отринул меня; призывая меня к Себе, Ты мог выхватить меня за волосы, как Аввакума[100], мог ниспослать колесницу, как Илие[101], и в ней забрать меня от мира сего, но Ты приуготовил мне иной путь — не тем ли путем вел Ты Сына, когда молился Он, пав ниц на землю[102], и был вознесен от земли на кресте — и Распятие Сам назвал вознесением[103], — прежде сошел во Ад, а затем восшел на Небо[104]. Я еще не прошел всех ступеней нисхождения (которые даже не ступени, но промежуточные состояния). Покуда я лежу на одре болезни — но придет завтрашний день, и положат меня на пол, и буду лежать на лице Земли, а днем позже снизойду еще ниже, в могилу, в утробу земную: но покуда Господней волей пребываю, подобно метеору, между Землей и Небом; и не на Небе, ибо тело из персти земной тянет вниз, подобно веригам, — и не в земле, ибо моя небесная душа стремится ввысь. Сказано в Твоем Законе, Господи: если один человек ударит другого, и тот не умрет, но сляжет в постель, то ударивший не будет повинен в смерти; только пусть заплатит за остановку в его работе и даст на лечение его[105]. Меня поразила Твоя длань, Ты вверг меня на ложе, — и если суждено мне встать вновь, то в Тебе я обрету воздаяние, ибо во все дни жизни моей пребудет со мной память об этом недуге, память, которая есть благо; если же суждено телу моему сойти в землю, Ты восхитишь мою душу из этой купели и поставишь ее перед Отцом, и омоешь ее слезами Своими, потом Своим и Кровью[106].

Перейти на страницу:

Похожие книги

12 великих комедий
12 великих комедий

В книге «12 великих комедий» представлены самые знаменитые и смешные произведения величайших классиков мировой драматургии. Эти пьесы до сих пор не сходят со сцен ведущих мировых театров, им посвящено множество подражаний и пародий, а строчки из них стали крылатыми. Комедии, включенные в состав книги, не ограничены какой-то одной темой. Они позволяют посмеяться над авантюрными похождениями и любовным безрассудством, чрезмерной скупостью и расточительством, нелепым умничаньем и закостенелым невежеством, над разнообразными беспутными и несуразными эпизодами человеческой жизни и, конечно, над самим собой…

Александр Васильевич Сухово-Кобылин , Александр Николаевич Островский , Жан-Батист Мольер , Коллектив авторов , Педро Кальдерон , Пьер-Огюстен Карон де Бомарше

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Античная литература / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги
Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)
Один в Берлине (Каждый умирает в одиночку)

Ханс Фаллада (псевдоним Рудольфа Дитцена, 1893–1947) входит в когорту европейских классиков ХХ века. Его романы представляют собой точный диагноз состояния немецкого общества на разных исторических этапах.…1940-й год. Германские войска триумфально входят в Париж. Простые немцы ликуют в унисон с верхушкой Рейха, предвкушая скорый разгром Англии и установление германского мирового господства. В такой атмосфере бросить вызов режиму может или герой, или безумец. Или тот, кому нечего терять. Получив похоронку на единственного сына, столяр Отто Квангель объявляет нацизму войну. Вместе с женой Анной они пишут и распространяют открытки с призывами сопротивляться. Но соотечественники не прислушиваются к голосу правды — липкий страх парализует их волю и разлагает души.Историю Квангелей Фаллада не выдумал: открытки сохранились в архивах гестапо. Книга была написана по горячим следам, в 1947 году, и увидела свет уже после смерти автора. Несмотря на то, что текст подвергся существенной цензурной правке, роман имел оглушительный успех: он был переведен на множество языков, лег в основу четырех экранизаций и большого числа театральных постановок в разных странах. Более чем полвека спустя вышло второе издание романа — очищенное от конъюнктурной правки. «Один в Берлине» — новый перевод этой полной, восстановленной авторской версии.

Ганс Фаллада , Ханс Фаллада

Проза / Зарубежная классическая проза / Классическая проза ХX века / Проза прочее
Рассказы
Рассказы

Джеймс Кервуд (1878–1927) – выдающийся американский писатель, создатель множества блестящих приключенческих книг, повествующих о природе и жизни животного мира, а также о буднях бесстрашных жителей канадского севера.Данная книга включает четыре лучших произведения, вышедших из-под пера Кервуда: «Охотники на волков», «Казан», «Погоня» и «Золотая петля».«Охотники на волков» повествуют об рискованной охоте, затеянной индейцем Ваби и его бледнолицым другом в суровых канадских снегах. «Казан» рассказывает о судьбе удивительного существа – полусобаки-полуволка, умеющего быть как преданным другом, так и свирепым врагом. «Золотая петля» познакомит читателя с Брэмом Джонсоном, укротителем свирепых животных, ведущим странный полудикий образ жизни, а «Погоня» поведает о необычной встрече и позволит пережить множество опасностей, щекочущих нервы и захватывающих дух. Перевод: А. Карасик, Михаил Чехов

Джеймс Оливер Кервуд

Зарубежная классическая проза