По ком звонит колокол

Вернемся же к помышлению о том, что человек вмещает в себе целый мир, ибо на этих путях нас еще ждут открытия. Представим: человек есть мир: сам он — твердь земная, а скорби его — воды морские. И скорбь его (ибо скорбь воистину есть его достояние; что до счастья, быстротечного счастья земного — человек не властен над ним, оно дается ему, как дается надел арендатору, скорбям же он — полноправный владелец; счастье он взращивает, как фермер, что труждается на чужой земле, хоть и пользуется плодами своих трудов, а скорбям своим он единственный господин), — его скорбь, словно воды морские, подступает и покрывает холмы той земли, что есть человек, достигая самых дальних уголков суши; человек — лишь прах, вот он льет слезы, покуда не останется от него только персть земная, слезы, как огонь, выжигают его и они же размягчают его, и делается он податлив, будто ком глины: состав человека — персть земная, и скорбь дарует форму ему. В той Ойкумене, имя которой — Человечество, владыки земные подобны горным вершинам, что вознесены над прочим ландшафтом: но есть ли и у царей вервие и свинец, что послужат им лотом, дабы измерить глубину моря скорби и сказать: "Вот, исчислил я скорбь мою и знаю ее"? Но какая из скорбен сравнится с болезнью; а владыки — разве менее беззащитны они перед лицом болезни, чем их последние подданные? Вот зеркало — менее ли хрупко оно оттого, что в нем отражен царственный лик? Так и царь — отражение Владыки Божественного — не более, чем хрупкое зерцало, которое легко разбить. Владыки земные во всякое время держат при себе врача, но тем самым подле них всегда присутствует болезнь, или — недуг еще худший: неотступный страх заболеть. И они — богоподобны? Нет, назвавший их так не льстил. О да, они — боги, но боги, точимые недугом; в нашем представлении Бог наделен многими из страстей человеческих — страстей, если не немощей: о Нем говорят, что Он разгневан, или скорбит, или же что истощилось терпение Его и смутился дух, но разве сказано о Нем, что Он болен? — ибо будь Он болен, то, как и владыки земные, коих мы почитаем богоподобными, был бы подвержен смерти — разве мыслимо это? Так, можно ли помыслить о богах язычников нечто более уничижительное, нежели то, что сон имеет над ними власть[279]; однако сколь же жалки боги, которые в немощи своей не могут забыться сном! Богу ли нужен врач? Юпитер — и нуждается в Асклепии, Юпитер — и должен пить ревень, — ибо он раздражен и разлившаяся желчь его нуждается в очистке; но вот его охватывает оцепенение и равнодушие, и виной тому лимфа, ответственная за флегматический темперамент, и тут же несут ему отвар гриба, имя которому — агарик; Тертуллиан говорит о богах Египетских, сиречь о растениях и травах, коим поклонялись египтяне, — что у народа сего бог принадлежал человеку, ибо рос на грядах заботами садовника[280], что же сказать нам о наших божественных владыках: их вечность (продолжительность коей — едва семьдесят лет) обязана своим существованием исключительно лавке аптекаря, а отнюдь не божественности, которой наделяет их помазание. И божественность их лучше проявляется тогда, когда готовы они не вознестись гордой главой своей, но — умалиться, и имея блага в достатке и преизбытке, в чем подобны Богу, ревнуя о деяниях добрых, снисходят, как Бог, к малым сим, дабы разделить с ними преизбыток, наделяя каждого по нуждам его. Истинно достойный муж — тот, кто ведает, что блага, коими наделен он, не ему принадлежат, не есть заслуга его, но — веселится он о них и находит в том радость; а те, кому выпала радость, желают разделить ее с ближними, объявить о ней тем, кто оказался подле счастливцев в тот момент; всяк человек любит свидетелей счастия своего, но более других милы ему те, кто разделил с ним это счастье, те, кто вкусил от плодов его, — вид их веселит и радует наше сердце: Так подобает Царям земным, коли желают, чтобы счастие их было совершенно, изливать дары на своих подданных, отмечать их честью и наделять богатством, и (поелику возможно) исцелять недуги страждущих[281].

УВЕЩЕВАНИЕ VIII