По краю безумия (СИ)

— Ненавижу, потому что вы бросили меня здесь одну! — невыносимо хочется плакать, не просто плакать, а рыдать с криками и воплями, но я не могу, словно у меня нет такой функции. Где-то в горле застрял ком, глаза постоянно нещадно щиплет. Кажется, еще немного и меня прорвет. Но слез нет. Ни одной чертовой слезинки.

В какой-то момент мне хотелось выйти из комнаты, выбраться из давящего на меня душного помещения и бежать со всех ног. Бежать просто вперед, в никуда. Я даже подрывалась с кровати, открывала двери, и тут же захлопывала их назад, совершенно не понимая, что делаю. Вновь ложусь на кровать, укрываюсь с головой, находясь в моем маленьком, темном мире. Здесь темно и душно, но только так я чувствую себя лучше, словно я в коконе и отстранена от всего мира. Очередной стук в дверь отдает пульсирующей болью в голове. Не реагирую, закрываю уши руками в надежде, что раздражающий стук скоро прекратится. И он прекращается, но ненадолго. Треск, щелчок, еще один непонятный скрип и моя запертая на замок дверь открывается. Выбираюсь из-под одеяла, щурю глаза от внезапно яркого света и вижу усталого, мрачного Серова, который смотрит на меня с жалостью. А мне не нужна его жалость. Мне вообще никто не нужен. Я хочу, чтобы меня оставили в покое. Снова забираюсь под одеяло в надежде, что Серов уйдет. Кровать прогибается под тяжестью большого мужчины, чувствую его теплую руку, поглаживающую меня по спине.

— Тая. Я все понимаю и даже не прошу тебя вести себя по-другому. Но ты второй день сидишь здесь взаперти. Тебе нужно поесть, чтобы набраться сил перед завтрашним днем.

— Зачем? — спрашиваю, так и не выбравшись из-под одеяла.

— Завтра состоятся похороны, — сдавленно произносит Серов, продолжая поглаживать меня по спине.

— Я никуда не пойду.

— Таисия, ты должна. Ты дочь, которая должна проводить своих родителей в последний путь.

— Я ничего никому не должна! — кричу я, срывая с себя одеяло. — Оставьте меня в покое! Разве я многого прошу? — спрашиваю я, замечая, как в комнату входит Люба с подносом в руках, на котором стоят тарелки с едой. Зажмуриваю глаза, потому что не могу на нее смотреть. Она похожа на смерть, вся в черном, с красными опухшими глазами и отекшим лицом.

— Таечка, — ласково, как в детстве обращается она ко мне. — Девочка моя, — и тут же всхлипывает, собираясь опять плакать. А я ненавижу ее еще больше. Потому что она может плакать, а я нет. — Я принесла тебе твой любимый суп. Поешь, пожалуйста, — ставит поднос на тумбочку, утирая слезы руками. А я держусь из последних сил, чтобы не закричать и не послать их всех подальше, потому что они смотрят на меня, как на жалкую побитую собаку.

— Оставьте. Меня. В покое! — выделяя каждое слово, кричу я им во весь голос, чтобы они, наконец, услышали меня. — Я ничего не хочу! И никуда не пойду! Я не пойду на похороны людей, которые меня предали! — взмахиваю руками, сметая с тумбочки поднос с едой. Люба вскрикивает от неожиданности.

— Тая, что ты такое говоришь? — вновь причитает она, бросаясь собирать осколки. — Это же твои родители, и они тебя любили.

— Нет, не любили! Никогда не любили! Я была для них как красивая кукла, которую они показывали своим друзьям. Если бы они меня любили, то никогда бы не оставили меня! — я уже сама не понимаю что несу. Я просто хочу в свой кокон и тишину. Серов хмурится, глубоко вдыхает, поднимается с места и выходит из комнаты. Вот и хорошо. Хоть кто-то в этом доме меня понимает. Вновь укутываюсь в одеяло, накрываясь с головой, закрывая уши руками, чтобы не слышать плач Любы и звон осколков, которые она собирает.

В какой-то момент я полностью ухожу в себя, отстраняясь от всех звуков в доме. Сама не понимаю, в каком состоянии я нахожусь, сон это или реальность. Я просто плыву в каком-то белом, густом тумане, укачиваясь на его волнах. И мне так хорошо в нем. Голова кружится, перед глазами все плывет, но это то состояние, в котором мне сейчас комфортно. Я ничего не чувствую, я в вакууме и хочу остаться здесь надолго. Возможно навсегда…

Но мое забвение снова разрывает тихий стук в дверь. Я прихожу в ярость, готова убить того, кто вырвал меня из моего кокона.