И так всю жизнь. Сколько он себя помнит. То мать просит не говорить что-то отцу (можно подумать, он с ним вообще разговаривает!), теперь вот отец просит не говорить матери. Да ему вообще все равно, если честно.
— Кирюша! Кирилл! Кирюша, я здесь!
— Ма…Ты…? Ты что здесь делаешь?
— По делам. Модный показ. Очень престижный. Стилисты используют нашу косметику, надо быть. По времени совпало, решила тебя встретить. Как сыграли?
— Шесть — два.
— В вашу пользу?
— Да.
— Устал?
— Нет.
— Как прошла встреча?
— Я же сказал — шесть-два.
— С отцом.
— А… Ничья.
— Кирилл!
— Да все нормально.
— Нормально?
— Нормально.
— Он был один?
— Кто?
— Отец!
— Да.
— Как выглядит?
— Кто?
— Ворон, кто же еще?! Кирилл, ты меня вообще слышишь?
Он не слышал. Он смотрел туда, где за столиком сидели двое — смешная старушка в шляпке с цветами из норки и… она. Леркина подружка.
Он тогда чуть сквозь землю не провалился, когда принес этот айфон с медведем. Войсковицкая его простила. Улыбнулась медвежонку. Айфон не взяла. Очень извинялась, просила не обижаться, но… не взяла. Да он сам виноват. Не подумал. Действительно, как-то это было… слишком. Но тогда казалось — нормально. Потом Лерка убежала на тренировку, а он остался с этой… Как ее…
Вот ведь… чудо-юдо какое-то! Серое пальтишко, длинная юбка, огромный розово-фиолетовый шарф. Очки эти. Почему она линзы не носит? Он ведь помнит, какие у нее глаза. Красивые. Зеленые. Длинные ресницы. Он таких длинных ни у кого не видел! Она красивая. Просто… К ней присматриваться надо. А как она играет! Вон и скрипка рядом. Она с ней по ходу в принципе не расстается! Как и он с клюшкой, коньками, и всем остальным. Кирилл покосился на свой баул.
— Кирилл!
— Да, мам.
— Я спрашиваю, как выглядел отец?
— Нормально.
— Постарел?
— Не знаю.
— С тобой совершенно невозможно разговаривать!
— Согласен. Я пойду?
— Когда твой самолет?
— Я останусь на пару дней. С нашими.
— У тебя есть деньги?
— Да.
— Ну, хорошо. Иди…
— Пока, мам!
— Пока-пока…
Тихо падал снег за огромными окнами. Нетронутый кофе давно остыл.
Надо же… Кофе остыл. Она вспомнила. Они сидели в кафе. В Париже. Их свадебное путешествие. Пол все время ее целовал. Так часто и долго, что она не успевала выпить свой кофе. Напиток остывал. Кофе в Париже такой вкусный! Но она любит горячий. Обжигающе горячий! Поэтому сердилась на него.
Ворон говорил, что у любви остывает кофе и не останавливается лифт. Он все время нажимал кнопку лифта в гостинице, и никто не мог туда попасть. Они целовались…
Кудрявый, голубоглазый. С наглой улыбкой. Смеющимся взглядом. Кирюша так похож на отца. Только глаза грустные…
Не было никакого модного показа. Она специально прилетела встретить сына. Хотела поговорить. Расспросить. Как же так получилось, что они совсем не разговаривают?
Кирилл, конечно, уже взрослый. Колючий возраст. Спорт. Скоро появится девушка. Но он не расскажет. Он ничего не рассказывает. Вот встретился с отцом. Спустя столько лет. И ничего…
За соседний столик села молодая женщина с мальчиком лет семи.
— Я возьму чай. Как чай по-английски?
— Тии!
— Правильно! А мороженое?
— Айскрим!
— Умница! А как будет по-английски сок?
— Джул!
— Не «джул», а «джус». Скажи: «джус».
— Джус!
Юлия Александровна Уоррон вздрогнула. Джул… Да, да, Джул! Он так называл ее. Всегда. Надо же. Забыла. Джул. А она его — Ворон. Как же это было…давно.
— Джул?
— Ворон…?!
Пол Уоррон отменил все дела и прилетел в Москву. Хотел найти сына. Извиниться. А нашел ее. Женщину, которую так и не смог забыть. Легкомысленную вертихвостку Джул.
Она все такая же. Стройная, легкая. С алой помадой на вечно капризных губах. Сколько у него их было? Изящный, ухоженных. Все это время искал похожих. На нее. И только сейчас понял, она такая — одна, а его успешная жизнь — бессмысленна. Без нее. Без сына.
— Твой кофе остыл.
— Да. Остыл. Только…по другой причине.
— Пойдем!
— Ворон! Ворон, прекрати! Куда…Куда ты меня тащишь?
— В лифт. В гостиницу.
— Что?! Да ты… Ты… Ты с ума сошел!
— Привет!
— Привет…
Тонкие длинные пальцы обнимают пластиковый стаканчик, из которого торчит ниточка от чайного пакетика «Липтон». На тарелке — чиз-кейк. Черничный. Он его тоже любит. Из всех чиз-кейков самый вкусный — черничный. Какие у нее руки красивые… Еще бы — она ж скрипачка. Смешная такая. Похожа на совенка.
— Можно?
— Конечно, котинька! Садись. Садись к нам.
— Спасибо…
«Котинька». Так его точно никто не называл. Он и себе взял чиз-кейк. Черничный.
Мирра прилетела из Дрездена. В Веймаре у нее был первый сольный концерт.
— Ничего себе… Круто!
Покраснела. Засмущалась. Спрятала маленькое личико в огромном розово-фиолетовом шарфе.