По кругу (СИ)

Люси смотрела на его прикрытые глаза, на бледную кожу и чувствовала, как вместе с его жизнью утекает её тихое семейное счастье. Когда оно начиналось с еженедельными посиделками на кухне, долгим разговорам и тихому смеху, потом продолжилось постоянным домашним уютом, свадьбой, двумя детьми и размеренной жизнь, а теперь заканчивалось с его смертью. Нет, женщина не страдала заблуждением о бесконечности жизни, но и не думала, что первым их покинет именно он - заботливый, чуть грубоватый Нацу, который с самой их встречи после долгой разлуки оставался с ней.

И именно поэтому теперь она боялась того, что будет дальше. Как ей жизнь одной в пустом доме, где всё пропитано его духом, где каждый гвоздик вбит его заботливой рукой? Как ей вставать по утрам и не ощущать его рядом с собой или не чувствовать запах свежезаваренного кофе? Как ей теперь улыбаться и справляться с кошмарами прошлого, которые так и не захотели отпустить?

- Я ни о чём не жалею. - Когда он снова заговорил, голос понизился до шёпота и Люси пришлось наклониться, чтобы расслышать. - Ни о детях. Ни о прожитых годах. Ни о том поступке, который когда-то совершил по глупости и порыву. Даже о старых качелях не жалею. Больше нет.

Его дыхание прервалось, аппарат запищал, и она заплакала. Тихо, почти беззвучно.

Нацу было всего пятьдесят четыре.

***

На похороны пришли многие. Среди коллег Нацу слыл честным и отзывчивым человеком, дети и внуки его любили, были также и друзья, ну а Люси... Люси не могла не прийти - он был её мужем, как-никак. Человеком, который подарил ей столько счастливых лет.

Она стояла в сторонке, одетая в чёрное платье, смотрела на то, как её дочь, обычно такая сильная и стойкая, глотала слёзы, как её сын, её гордость, сжал челюсти и губы, опустив серые глаза - его глаза - в землю. Рядом стояла его молодая жена, которая сжимала его руку в своей, и двое детей. Люси сомневалась, что они вообще понимают, почему все такие серьёзные и грустные.

Женщина смотрела на слёзы в глазах невестки и думала, что тоже должна плакать. Но именно в этот день у неё не было слёз. Внутри был вакуум, большой и, теперь уже, вечный.

Она не знала, как жить дальше.

- Если ты будешь плакать, я никогда не прощу себе этого.

***

Ария вышла замуж в тридцать один, спустя два года. Старшему сыну Игнила к тому времени было уже шесть, младшему - четыре, а с женой они жили седьмой год. Их с Нацу сын вообще был более решительным и быстрым, хотя изначально всё было наоборот. Возможно, немаловажную роль в личной жизни Драгнил-младшей сыграл буйный характер и постоянные разъезды, в то время как младший в основном пребывал на одном месте.

Ария часто ездила к матери, всё ещё жившей в их старом доме, навещала ушедшую на пенсию женщину и притаскивала с собой мужа. Глядя на него, Люси думала, что только такой серьёзно-настроенный, искренний и противоположный по характеру человек мог украсть сердце её непутёвой, ветреной дочери. И мельком заметила, что Нацу он бы точно понравился.

Изредка их семейство собиралось полностью. После смерти отца Игнил перестал так часто приезжать в отеческий дом, и теперь эти визиты, если повезёт, состоялись с частотой раза в месяц.

Женщине было одиноко. Её дети выросли и выпорхнули из-под их крылышка, окрепли, почувствовали жизнь и завели собственную семью, а она наоборот осталась одна. Без Нацу дом опустел, его приятного баритона больше не было слышно, никто больше не будил её по утрам лёгкими прикосновениями, никто не смотрел на неё с той щемящей нежностью, заботой и любовью, которая была в его глазах.

Люси нечасто навещала его могилу. Почему-то ей всегда казалось, что если придёт, то не сможет уйти, сядет рядом с мраморным памятником, на котором написано его имя, и останется. Теперь даже возле этого холодного камня ей казалось уютнее и теплее, чем в их(её) доме.

Время потихоньку шло. Даже без Нацу.

***

Люси было семьдесят, когда она почувствовала приближение собственной смерти. У неё не было ни рака, ни воспалений, ни прочего в таком роде, вместо этого была тоска и жгучее одиночество.

Она оделась в парадную одежду, взяла с собой маленькую сумочку и поехала к тому мест, с чего всё началось. Детям ничего не сказала, да и не хотела она вещаться на спину их семье, вгрызаться в счастье и рушить уют и покой их домов. Тот, кто когда-то подарил ей эти вещи, лежал в земле уже шестнадцать лет, а без Нацу ей хотелось вечно молчать, закрыться в себе и снова стать той детдомовской девочкой, которую вечно бьют и загоняют в глубины собственного бессилия.

Качели за шестьдесят три года облезли и просели. Их железная опора погнулась, краска облупилась, и они были похожи на стариков, таких же одиноких и седых, как Люси. С улыбкой она села на железное сидение и легонько оттолкнулась от земли.