По льду (СИ)

— Скажи мне то, что я хочу услышать, иначе я буду думать, что отпер эту дверь зря, — холодно сказал Александр Юрьевич. Истощенное тело сына его не волновало.

Николай приподнял корпус, опершись ладонями на пол, и, вздохнув, взглянул на отца. Он пытался найти на его надменном лице хоть каплю сожаления и сострадания, однако ничего не обнаружил. Набрав в легкие воздух, он выдал то, что так нужно было его отцу:

— Да.

— Что это значит? За эти дни ты разучился ясно выражаться?

Говорить было тяжело, но какая Литвинову-старшему была разница.

— Твоя взяла, — пауза. — Я… Я помогу тебе выиграть тендер взамен на то, что потом ты оставишь меня в покое навсегда.

Александр Юрьевич присел на корточки и протянул Николаю руку.

— Договорились, — крепкое рукопожатие закрепило новое соглашение.

Литвинов-старший убрал руку и, приподнявшись, развернулся. Николай так и остался сидеть на бетоне, глядя на то, как тень отца отдаляется от него. Если ради дальнейшей свободы ему нужно участвовать в грязных делах отца, то он готов, лишь бы тонкий лучик света не переставал мерцать в конце длинного тоннеля. Он будет делать все, что нужно, лишь бы металлические цепи не сковывали его тело, лишь бы колодки не сдавливали шею еще сильнее.

Он оперся на дверь и попытался встать. Удача подвернулась ему только с третьей попытки после пары падений. Кое-как он доковылял до лестницы, ведущей на улицу. Резкий свет ударил в глаза, отчего зрение рассеялось и картинка стала нечеткой. Коля остановился и проморгался несколько раз. Торопиться ему было нельзя: нужно, чтобы глаза привыкли к дневному свету. Да и ослабленное тело не позволяло ему делать интенсивные движения.

Используя стены в качестве опоры, Коля вскарабкался вверх. Поднятие по лестнице оказалось сильной нагрузкой для человека, который провел пять дней в темном заточении без еды и воды. Оказавшись на свободе, он тут же упал на колени на сырой газон. Откинул голову назад, прикрыл веки. Глоток свежего воздуха был ему необходим. Что-то покалывающее ощущалось им в области грудной клетки. Прохладный воздух будто разрезал его легкие, но от этого не было плохо. Наоборот, Коля почувствовал себя хорошо впервые за несколько дней.

Он просидел на сырой земле около пятнадцати минут. И просидел бы еще столько же, упиваясь мимолетной свободой, если бы с неба снова не начали падать крупные капли дождя и если бы по щиколоткам не пробирался под одежду осенний холодок. Встав с земли, Николай направился домой. Его руки и колени были перепачканы дождевой грязью, но это отнюдь не волновало его. Он обтер ладони о фланелевую рубашку, прежде чем коснуться дверной ручки, и с некоторым отчуждением перешагнул порог. Дом больше не был для него крепостью, защищавшей его от отца. Это крыло таунхауса слилось с дьявольским и стало продолжением чистилища. Этим стенам больше нельзя было верить. Они были пропитаны ложью.

Оставив грязные кроссовки у двери, Николай направился на кухню. Встретив там Екатерину Андреевну, которая пыхтела у плиты, он окинул ее презрительным взором и молча подошел к холодильнику. Схватив бутылку с водой, Коля резким движением открутил крышку, которая под давлением пальца отлетела куда-то в сторону. Экономка с испугом и долей сожаления взглянула на него, но он молча продолжал жадно поглощать воду, спасая организм от обезвоживания. Минуту спустя бутылка опустела и отправилась в мусорное ведро.

Екатерина Андреевна, вытерев руки полотенцем, подошла к Николаю и дрожащими пальцы коснулась его предплечья. Она боялась смотреть ему в глаза, чувствуя свою вину в том, что случилось.

— Принесите мне обед в мою комнату, пожалуйста, — сухо сказал Коля и шагнул вперед, чтобы увеличить расстояние между собой и экономкой.

— К-конечно, — запнувшись, ответила она. — Николай, простите меня…

О прощении Коле думать не хотелось. Прежней Екатерины Андреевны, которая единственная в этом доме относилась к нему с добротой и заботой, больше для него не существовало. Он презирал и ненавидел ее одновременно. Он понимал, что экономка оказалась лишь пешкой в руках Александра Юрьевича, но это не оправдывало ее поступка. Не замани она его тогда в погреб, эти дни могли быть проведены иначе. Повернув голову в его сторону, Коля произнес:

— Не стоит просить о прощении. Оно бессмысленно. Вы предали меня, Екатерина Андреевна. И теперь я вам не верю.

Выслушивать оправдания экономки Николай не стал. Он поднялся по лестнице и, зайдя в комнату, упал на кровать, распластавшись на мягком матрасе. Легкое расслабление разлилось по его телу. Сегодня ему не придется спать на холодном бетоне. Сегодня ночью его окутает лоскут теплого одеяла. Коля коснулся лица и ощутил неприятную слизь, обволакивающую его пальцы. Под ногтями скопилась грязь, вся одежда была пропитана потом. Хуже, чем сейчас, он никогда не выглядел.