По льду (СИ)

Николай сунул градусник под мышку и стеклянными глазами уставился на врача, который корпел над пробиркой и шприцом для забора крови. Глядя на Владимира Андреевича, он пытался понять, можно ли ему доверить то, о чем так рьяно хочет поведать его душа. Хоть Попов и был для Николая ближе, чем его отец, но откровенничал он не часто. А если быть точнее, то практически никогда. Однако с появлением Костенко в его жизни стало нечто меняться. Она будто бы медленно, но верно подбирала ключи от потайной двери, за которой скрывалась его истинная сущность. И Николай начал учиться доверять окружающим.

Электронный градусник вмиг запищал, не успел Коля о чем-то подумать. Достав термометр, он не приложил усилий, чтобы вглядеться в цифры, а просто отдал градусник Попову.

— Уф, — врач покачал лысой головой. — Почти под сорок. Ну и веселая же у тебя была прогулка вчера. Надеюсь, твой напарник не страдает так же, как и ты.

Николай выдавил улыбку и прикусил нижнюю губу.

— Вроде бы нет. Иначе бы она мне сказала.

— Значит, девушка? — тепло улыбнувшись, уточнил Попов.

Коля осознал, что невольно проболтался. Но лукавить не стал. Владимир Андреевич должен понять его лучше, нежели его отец. Несмотря на то, что Попов в зрелом возрасте был до сих пор один, Николай отчего-то был уверен, что когда-то в молодости Владимир Андреевич очень сильно любил.

— Мг, — промычал он, потирая пальцы.

— Ну и как же зовут ту счастливицу, что открыла путь к твоему холодному сердцу?

— Аня, наш пресс-секретарь.

— Должно быть, она хорошая? — спросил Попов, вытянув наконец пробирку, иглу и жгут из чемодана.

— Я бы сказал, что удивительная, искренняя, добрая. Ее улыбка отражается в глазах. Когда она смеется, сияет все вокруг. Стоит ей огорчиться, как все омрачается. Она как надежда на то, что этот мир не настолько пропитался тщеславием, бесчестием и гневом, — Николай говорил и представлял перед собой ее образ. Но мечтательная улыбка вмиг превратилась в мрачную, стоило ему вспомнить наказ Александра Юрьевича.

— У-у-у, да у тебя тут на поэму наберется, — пошутил Попов. — А что говорит отец?

— Он не понимает меня, как и всегда. Считает, что моя партия — это девушка моего же круга. В общем, он человек без сердца.

Николай ожидал ответной реакции от Попова, но врач никак не отреагировал на высказывание. То ли не хотел затрагивать личность Александра Юрьевича, на которого работал, то ли тема оказалась для него болезненной. Владимир Андреевич сменился в лице, хотя сдавленной улыбкой пытался не выдать себя.

— Сейчас возьмем кровь, затем проведем аускультацию и сделаем жаропонижающий укол, — констатировал врач и натянул латексные перчатки.

Коля, опираясь на руки, выпрямил корпус и протянул левую руку вперед. Попов перевязал его руку. Пальцы сжались в кулак. Рука упала на подушку, имитирующую клеенчатый валик. Как только игла была введена в вену, темно-красная кровь заполнила шприц, а затем и стеклянную пробирку. Действия врача были четкими и безо всяких промедлений, так как он знал свое дело.

— Владимир Андреевич, вы ведь давно знаете нашу семью, — начал Коля, прижав вату к проколотой вене.

— Ну, достаточно, — закрыв пробирку и спрятав ее в чемодан, протянул Попов.

— Скажите, мой отец способен на любовь?

Врач нахмурился и озадаченно взглянул на Николая. Вопрос заставил его тело напрячься.

— Ты к чему это спрашиваешь?

— Да так…

Владимир Андреевич со стетоскопом в руках подошел к нему и, похлопав по плечу, выдал:

— Э, друг, нет. Из-за чего-то эта мысль ведь посетила тебя.

— Отрывками вспоминая счастливые моменты моего мимолетного детства, я думаю, что он любил мою мать. Но глядя на него сейчас, я сомневаюсь в том, что ему знакомо это чувство.

— Ну, твой отец — очень своенравный человек. Характер у него тоже непростой. Он всегда с укоризной относился к людям, даже к твоей матери. Ставил себя выше других. Однако могу сказать тебе вот что: Вету он очень сильно любил. Я бы даже сказал, что был ею одержим. Ее гибель подкосила его… — он немного замешкался и с горечью в глазах посмотрел на Николая.

— Владимир Андреевич, как умерла моя мать? — после короткого промедления спросил Коля. — Я ничего не могу вспомнить с того вечера. Все как в тумане… Я пытался узнать у отца не один раз, но он молчит и запрещает говорить об этом. Вы ведь должны знать.

В комнате раздался приглушенный вздох, слившийся с шумом дождя за окном. Где-то отдаленно повторился раскат грома. Темно-синее полотно окрасилось в ярко-оранжевый цвет на короткое мгновение. Повисло молчание.

— Не стоит ворошить прошлое, Николай. Прошлое лучше не помнить. Оно не имеет значения для твоего настоящего и, тем более, будущего, — произнес Попов.

Коля стиснул зубы, едва Владимир Андреевич успел договорить. Неприкрытая злоба от несправедливости нарастала в нем с каждой секундой. Николай чувствовал, что Попов знает все подробности смерти матери, однако никак не мог взять в толк, почему он умалчивает. Так ли прозрачна гибель Веты Литвиновой? Николай уже усомнился и выпалил:

— Да что такого произошло в тот вечер, о чем я не могу знать в уже осознанном возрасте?