По льду (СИ)

В День матери Николай поехал на Кальварийское кладбище. Притормозив у входа, он прихватил с пассажирского сиденья букет белых роз — тех самых, которыми некогда восхищалась Вета Литвинова, — и вышел из машины. Он остановился у белых ворот, выполненных в классическом стиле, и уставился на объемный рисунок. Справа, над маленькой аркой, защищенной черными металлическими прутьями, возвышались две пары крыльев, наложенных друг на друга; в центре этой фигуры был небольшой кубок. Слева — те же пары крыльев, но с черепом. За воротами, по центральной каменистой дорожке, можно было попасть в неоготический костел. Треугольная крыша была украшена крестом и гармонировала с отделкой: белый цвет стен с коричневым обрамлением. Окна в форме мозаики вытягивались в пол.

Николай часто заходил в этот костел, когда ему хотелось переосмыслить происходящее. Садился на деревянную лавочку и рассматривал расписные иконы. Он сбегал сюда во время ссор с отцом, после которых пребывание дома становилось нестерпимым. Стены старинного костела умиротворенно действовали на его нервную систему. Он бы и сегодня скрылся здесь от всей быстроты этого мира на пару часов. Но сегодня был тот день, которого Коля очень ждал: он наконец-то возвращался на лед.

Поздоровавшись со сторожем, который патрулировал у ворот, Николай направился к могиле матери, обогнув неоготический костел и чужие захоронения.

— Здравствуй, мама, — монотонно произнес Коля, оказавшись у надгробия.

Он присел на бетонированную плитку и взглянул на памятник.

Вета Литвинова

14.10.1975 — 04.07.2005.

Фотография матери не выглядела потертой, выцветшей или побитой, будто и не прошло семнадцати долгих и мучительных лет. Вета Литвинова улыбалась поистине искренно, будто бы там, в загробном мире, обрела долгожданный покой.

Николай положил букет белых роз у изголовья могилы и изумленно вскинул брови. На могиле не осталось старых засохших букетов. На их месте лежало три новых: белые розы с обрезанными шипами и обмотанные красной атласной лентой. Значит, причина раннего отсутствия Александра Юрьевича — это не работа. Он приезжал сюда, чтобы почтить память своей жены.

— И во сколько же он только встал? — задался вопросом Коля. — Впрочем, это не имеет значения, — он протяжно вздохнул. — Столько всего происходит в моей жизни. Все так закрутилось, что я уж и не знаю, как мне выпутаться, мама.

Николай вздернул нос вверх и сделал глубокий вдох. Он не хотел омрачать этот светлый день, сочетающий два события: День матери и День Рождения. Но его так мучила невысказанность, что он продолжил говорить.

— Знала бы ты, в кого превратился отец. Попов говорит, что характер у отца всегда был непростой. Но до твоей гибели я и не припомню такого, чтобы он нагрубил или поднял на меня руку. Сейчас он тот еще манипулятор.

Свиристель, приземлившийся на ребро памятника, пропел дрожащую трель и склонил голову набок. Дымчатые перья с винным оттенком трепались на ветру, а заостренные крылья были собраны за спиной. Николай взглянул на хохолок, так легко поддающийся порыву ветра, и улыбнулся. Перелетная птица казалась напуганной. Коля огляделся по сторонам в попытке обнаружить причину ее страха. Но рядом никого не оказалось. Он беспомощно пожал плечами. Свиристель посидел со склоненной головой несколько секунд, а затем взмахнул крыльями и возвысился над Кальварийским кладбищем.

— Я очень устал от него, мама. Но я не знаю, куда от него бежать, — продолжил Николай и потер руками лицо. — Я совершил такой поступок, за который ненавижу себя. Ты бы не гордилась мною, если бы узнала. Поддавшись отчаянию, я обидел одну девушку, которая этого не заслужила…

Черная мазерати с оглушительным свистом остановилась у металлических ворот. Николай едва успел затормозить. Он был настолько растерян и зол, что не помнил, как машина тронулась с перекрестка и как он оказался дома. Все было как в тумане. Колю волновало только одно: правда. И он намеревался получить информацию прямо сейчас.

В отцовском кабинете продолжал гореть свет. Александр Юрьевич не лег бы спать, не дождавшись волнующей его информации. Это было предсказуемо и сыграло Николаю на руку. Ему не придется врываться к отцу в спальню и тревожить его сон. Он просто вломится в кабинет и выведет отца на чистую воду, чего бы ему это ни стоило.

Сжимая в руке фотографию, Николай прорвался через охранника, ничего тому не объяснив, лишь бросил ему ключи от автомобиля. Охранник с недоумением оглядел Колю, но излишних вопросов не задал: не хотел показаться бестактным. Он служил дому Литвиновых добрых семнадцать лет и усвоил одно правило: все, что происходит между хозяином и его сыном, ровным счетом к нему не относится. Молчание в его случае дороже золота. Оказаться в стороне перепалки между отцом и сыном, когда можно заступиться за младшего, — лучший вариант.