По лезвию бритвы

— Он не настолько плох, как кажется. Ты спровоцировал его сам.

— Его было легко спровоцировать.

— Когда-то ты сам был таким.

В этом Криспин, возможно, был прав. Годы смягчили меня, или, по крайней мере, мне хотелось так думать. Я предложил сигарету своему бывшему напарнику.

— Бросил — стало трудно дышать.

Я зажал сигарету в зубах. Годы дружбы пролегли между нами шатким мостком.

— Если что-нибудь узнаешь, обращайся прямо ко мне. Сам ничего не предпринимай, — сказал Криспин тоном, похожим на нечто среднее между просьбой и приказанием.

— Я не расследую преступления, Криспин, потому что я не агент. — Я чиркнул спичкой о стену и прикурил. — Ты позаботился об этом.

— Ты позаботился об этом сам. Я только наблюдал за твоим падением.

Моя задержка в пути чересчур затянулась.

— Труп издавал странный запах, — вспомнил я. — Теперь он, наверное, уже испарился, но стоит проверить. — Мне трудно было заставить себя пожелать ему в этом удачи.

Когда я покидал переулок, толпа зевак уже начала собираться, человеческое несчастье всегда популярное зрелище. Поднялся ветер. Я плотнее укутался в куртку и прибавил шагу.

3

Я вернулся в трактир «Пьяный граф». Закончилась трудовая неделя, и торговля там шла полным ходом, приветствия Адольфуса то и дело гулко отражались от стен. Я протиснулся сквозь плотные ряды завсегдатаев и занял место у стойки. Адольфус наполнил бокал пивом и передал его мне, наклонившись поближе.

— Мальчишка принес твой пакет. Я отнес его тебе в комнату.

Я почему-то не сомневался, что малец выполнит поручение.

Изуродованное лицо Адольфуса имело смущенный вид.

— Он рассказал о том, что ты нашел.

Я сделал маленький глоток пива.

— Если хочешь поговорить…

— Не хочу.

Пиво было густым и темным, и я выпил еще с полдюжины глотков, силясь выкинуть из головы воспоминания о переломанных руках и кровоподтеках на бледной коже. Вокруг меня бушевала толпа фабричных рабочих, закончивших трудовую смену, и местных гуляк, искавших себе развлечения на ночь. Наше совместное дело всегда напоминало мне о том, почему я стал совладельцем, однако веселая толпа босяков, глотающих дешевое пойло, была мне не по нутру.

Я опустошил свою кружку и встал из-за стойки.

Отодвинув посетителя в сторону, Адольфус подошел ко мне.

— Уходишь?

Я утвердительно буркнул. Должно быть, вид моего лица предвещал драку, поскольку Адольфус положил мне на плечо свою могучую лапу, когда я повернулся, чтобы уйти, и добавил:

— Тебе нужен нож? Или напарник?

Я покачал головой, и Адольфус только пожал плечами и вернулся к разговору с клиентами.

Я собирался нанести визит Танкреду с тех пор, как полмесяца назад заметил, что его толкачи сбывают сон-траву на моей территории. Танкред, прозванный за свою внешность Заячьей Губой, был мелким дельцом, которому удалось занять некоторое положение путем омерзительной комбинации подлости, насилия и коварства. Однако он не смог бы удерживать завоеванную позицию дольше нескольких сезонов. Он будет недоплачивать своим ребятам, или попытается хитростью уменьшить долю гвардейцев, или встанет на пути синдиката и умрет с кинжалом в брюхе где-нибудь в глухом переулке. И я даже не видел особой нужды торопить его встречу с Той, Которая Ожидает За Пределами Всего Сущего, но в нашем деле ошибки недопустимы. Торговать на моей территории означало бросить мне вызов, и по всем правилам этикета мне полагалось дать на него ответ.

Заячья Губа оттяпал себе небольшой кусок земли к западу от канала, возле Изворота, и руководил действиями своей шайки из второсортного кабака, жалкой дыры под названием «Кровавая девственница». Танкред извлекал барыши в основном из того, что сбывал змия в мелкую розницу да выколачивал из окрестных торговцев жалкие суммы под предлогом защиты. На такое не позарились бы ребята из синдиката, считая занятия подобного сорта либо мелочью, либо мерзостью, о которую не стоит и руки марать. Путь до его поганого заведения был долог, зато у меня появилось время выветрить из головы хмель. Я сходил к себе за пузырьком амброзии и двинулся в путь.

В западной части Низкого города царило спокойствие, купцы разошлись по домам, и ночная жизнь переместилась южнее, к причалам, так что я прошагал с десяток кварталов до канала почти в одиночестве. В час позднего вечера обветшалый Бюстовый мост смотрелся зловеще, его мраморные рельефы стали неразличимы от времени и бытового вандализма. Оббитые руки каменных Дэвов скорчились в мольбе к небесам, тонкие черты лиц стерлись, превратив их в физиономии с выпуклыми глазами и раскрытыми ртами. Под мостом размеренно и спокойно текли воды реки Андела, величественно унося с собой в море городские отходы. Я продолжил свой путь и остановился у входа в здание неопределенного вида в полумиле к западу от моста.

Со второго этажа дома доносился шум. Я втянул в ноздри пары амброзии, сделал еще один вдох, и еще, и еще, пока склянка не опустела, и в голове не зашумело так, будто рой пчел загудел возле ушей. Разбив пузырек о стену, я помчался по лестнице, перескакивая через ступеньку.