По лезвию бритвы

Воробей дожидался меня снаружи в компании дочерей Мески, хотя и держался на некотором расстоянии от них. Вопреки описанию, данному их матерью, девочки вели себя очень тихо.

— Нам пора идти, — сказал я.

Воробей повернулся к девочкам.

— Мне жаль, — произнес он.

Возможно, это единственное, что он сказал с того момента, как я оставил его.

Младшая из девочек разрыдалась и убежала в дом.

Воробей покраснел и начал извиняться, но я положил руку ему на плечо, и он закрыл рот. Мы возвращались в «Пьяного графа», храня привычное молчание, хотя почему-то оно казалось глубже обычного.

25

Оставив мальчишку в трактире, я отправился на встречу с Йансеем. Чем больше я задумывался над нашей прошлой беседой с Беконфилдом, тем меньше она мне нравилась. Он знал, где я живу, и с этим я не мог ничего поделать. Но если бы Клинку вздумалось надавить на меня, то в первую очередь он действовал бы через Рифмача, и вот здесь-то я как раз мог бы повлиять на ход событий.

Я легонько постучал в дверь. Через миг она отворилась, и на пороге показалась мать Йансея, островитянка пятидесяти с лишним лет, еще довольно красивая, несмотря на свой возраст; карие глаза всегда приветливо улыбались и были исполнены жизни.

— Доброе утро, госпожа Дукес. Рад снова увидеть вас после долгой разлуки.

В поведении Мамы Дукес имелось нечто такое, что и во мне пробуждало вежливые манеры.

Отмахнувшись от моих любезностей, она заключила меня в объятия, затем слегка отпихнула от себя, держа меня за запястья длинными пальцами.

— Почему ты ни разу не навестил меня в последнее время? Ты нашел себе девушку?

— Дела, сами знаете.

— Знаю я твои дела. И что это вдруг ты стал таким учтивым?

— Всего лишь дань уважения нашему почтеннейшему матриарху.

Она рассмеялась и проводила меня в дом.

Независимо от времени года жилище Йансея было теплым и светлым. Во всех Тринадцати Землях островитяне не имели себе равных в мореплавании, и в Имперском военном флоте островитян служило больше выделенной им квоты. По традиции старший сын Мамы Дукес пошел служить во флот, пропадая в море по девять месяцев в году, однако и в отсутствие одного жильца дом все равно казался тесным: он был до отказа забит разными безделицами, привезенными из заморских портов, и заставлен коллекцией барабанов и диковинных резных инструментов Рифмача. Мама Дукес провела меня в кухню и усадила за стол.

— Есть будешь? — спросила она, накладывая мне тарелку горячей стряпни из бурлящих на плите котелков и сковородок.

Обычно я не ем в такое время, но это не имело значения. Мне положили жареной рыбы с овощами, и я с удовольствием набросился на еду.

Исполнив долг гостеприимства, хозяйка присела за стол напротив меня.

— Вкусно? — улыбнулась она.

Я промямлил что-то вроде положительного ответа сквозь полный рот лука и перца.

— Новый рецепт. Взяла его у своей подруги Эсти Ибрахим.

Я закинул в брюхо очередной кусок трески. Вечно одно и то же. Мама Дукес почему-то вбила себе в голову, будто все мои неприятности происходят оттого, что рядом со мной нет женщины-островитянки, которая делила бы со мной ложе и готовила пищу, а потому была полна решимости восполнить этот недостаток. В силу данного обстоятельства мои визиты немного походили на пытку.

— Вдова, шикарные волосы. Такую еще поискать.

— Не уверен, что в настоящий момент я для нее выигрышная партия. Напомните мне при следующей нашей встрече.

Она покачала головой, изображая при этом нечто вроде разочарования.

— У тебя опять неприятности? Все с огнем играешь. Все бы только веселиться, а ведь ты уже не ребенок. Ты же вроде как старше Йансея, ближе к моим летам, поди?

Хотелось бы верить, что это не так, хотя и могло быть правдой.

— Он на крыше, — Мама Дукес шлепнула меня по плечу кухонным полотенцем. — Скажи ему, что обед готов, если он проголодался. — Внезапно ее глаза похолодели. — Не втягивай его в свои игры, не забывай, что ты гость в моем доме.

Я нежно поцеловал ее в щеку и пошел наверх.

Дом Рифмача примыкал к Нищенским валам — глубокому и крутому оврагу, который де-факто служил границей между островитянами и белыми жителями портовых районов. Дно оврага было завалено мусором, вид которого опровергал мнение о том, будто эта граница добавляла живописности окружающему ландшафту, однако с высоты картина смотрелась умиротворяюще, внося разнообразие в унылую монотонность горизонта. Когда я поднялся наверх, Рифмач разжигал банановый лист, начиненный сон-травой. Несколько спокойных минут мы вместе наслаждались дурманом и видами оврага.

— Мне нужны от тебя две услуги, — заговорил я.

У Йансея был замечательный смех, густой и сильный. Я никогда не слышал, чтобы кто-то смеялся так же задорно, как он. Все его тело затряслось от веселья.

— У тебя исключительный талант заводить разговор, — ответил Рифмач.

— Я просто очарователен, — признался я. — Во-первых, мне нужно, чтобы кто-то рассказал мне о Беконфилде.