По лезвию катаны

— Трудно сказать, что его ждет, — вдруг услышал Артем чей-то незнакомый голос. Говорящего он не видел — тот стоял где-то позади изголовья лежанки. — Тибетец говорит, он сейчас не здесь. И не там. Он — между. Он идет по канату, натянутому над пропастью. Он может упасть, но может и дойти. Во многом это зависит от него самого.

— Как это может зависеть от него, когда он беспомощен? — А собеседника неизвестного Артем без труда узнал. Чиновник Хидейоши.

— Это зависит от его жизненной силы. Только она может не дать ему сорваться в пропасть и завершить свой путь.

— Мой путь тоже далек от завершения! — с жаром произнес Хидейоши. — Если бы я мог ехать прямо сейчас!

— Твои лошади устали, а у нас лошадей нет.

— Я понимаю, но бездействие меня угнетает. К тому же время уходит, и меня это беспокоит все сильнее. Кто знает, что придет Нобунага в голову? О его замыслах в Киото ничего не знают.

— Думаю, в Киото неплохо осведомлены о деятельности Нобунага, — сказал неизвестный собеседник чиновника.

— Не может такого быть! — горячо возразил Хидейоши. — Его тогда незамедлительно лишили бы должности сюго.

— Не думаю. Политика, политика… Она стоит не на благородстве, а на выгоде и расчете. Лиши Нобунага должности сюго, и другие даймё, втайне недовольные тем, что бакуфу находится в руках Ходзё, а не потомков Минамото, примут сторону Нобунага. Они решат, что сиккэн Ходзё убирает тех, кто получил земельные наделы и должности от Минамото. Значит, подумают они, следующими жертвами станем мы. И могут присоединиться к Нобунага в случае мятежа. Если же Нобунага решится на открытый мятеж, оставаясь в должности сюго, он окажется один против всех. У других даймё не будет причин его поддерживать, и они будут вынуждены послать своих воинов подавлять мятеж.

— Выходит, мятеж Нобунага выгоден двору и сиккэну?

— В каком-то смысле. Разумеется, для всех было бы лучше, откажись сам Нобунага от своих планов. Но я не верю в это. Такими людьми управляет непомерное честолюбие, оно гложет их изнутри ежедневно и еженощно, оно побеждает их рассудок, побеждает их страх. Поэтому двор и сиккэн всерьез могут рассчитывать не на то, что Нобунага передумает, а на то, что Нобунага вдруг сведет в могилу внезапная хворь или несчастный случай.

— До меня дошли слухи, — осторожно сказал Хидейоши, — что яма-буси что-то затевают против Нобунага.

— Меня не удивляют эти слухи. Чего-то подобного я ждал. Рано или поздно кому-нибудь в Киото должно было прийти в голову подобное решение.

— Я не понимаю, почему единственным решением может быть только подлое, низкое решение! Я доберусь до Киото, доставлю письмо губернатора, я расскажу от себя о подлых замыслах Нобунага, я добьюсь, чтобы…

Хидейоши запнулся, видимо, он сам еще не очень представлял, чего именно станет добиваться. Разговор продолжил собеседник чиновника. Продолжил риторическим вопросом:

— Что можно противопоставить стихиям? Только другую стихию. Я слышал от китайских монахов, что пожар на равнинах гасят, посылая ему навстречу другой пожар.

— Но сперва первый пожар выжигает по дороге все подряд, — сказал Хидейоши.

— Это правда. До того, как пожар потушат, сгореть могут многие. Не исключено, и мы. — Собеседник чиновника немного помолчал, потом сказал: — Мне доподлинно известно, что Нобунага подбивает монахов с горы Тосёгу на борьбу с нами.

— Зачем это ему?

— Как известно, когда двое дерутся, всегда ищи третьего — того, кто их столкнул и кто дожидается в стороне своей выгоды. Нобунага давно зарится на монастырские земли…

До этого момента Артем совсем не ощущал своего тела, а его сознание напоминало опиумный дым, неторопливо поднимающийся к потолку. Наверное, где-то так должны чувствовать себя больные на операционном столе, по недосмотру анестезиолога вдруг вынырнувшие из-под наркоза на поверхность яви. И так же, как у людей, на которых перестал действовать наркоз, к Артему постепенно стали возвращаться ощущения — и болевые в том числе, вернее, в первую очередь. В каждую клетку возвращалась боль… Артем застонал и заворочался.

— Позовите Тибетца! — громко приказал собеседник Хидейоши. — И не давайте ему подняться.

Секунд через пять после того, как прозвучал этот приказ, Артема обступили люди в желтом. Видимо, они находились где-то поблизости: в соседней комнате или сидели по стенам в этой. Люди в желтом прижали руки и ноги Артема к лежанке.

И вновь Артем увидел над собой «Тибетца». На этот раз в руках у того была плошка, над которой поднимался молочно-белый дым. Он поднес плошку поближе к Артему, придерживая ее одной рукой снизу, другой достал веер и веером принялся гнать дым на Артема. Вместе с глотком пряного травяного дыма к гимнасту пришло неодолимое желание сна. Но забыться сном не давала боль.