По лицу он меня не бил. История о насилии, абьюзе и освобождении

Оксана Шалыгина По лицу он меня не бил. История о насилии, абьюзе и освобождении

* * *

Я посвящаю эту книгу женщинам, вдохновившим меня на ее написание.

Ирине Собченко – без тебя эта книга не была бы написана. Ты и только ты увидела в моей истории важное для всех нас. Твоя поддержка помогла мне поверить в себя и продолжать свой путь.

Деборе де Робертис – благодаря тебе я села за стол и начала писать.

Ксении Сверкуновой – ты поддержала меня тогда, когда я больше всего нуждалась в этом.

Моим дочерям Алисе и Лиле за безусловную любовь и понимание.

Париж, сентябрь 2020 года

«Все. Петра я выгнала, потому что мне все это надоело».

Мое освобождение

Первое ощущение освобождения я словила, когда улетала из вечной темноты и мерзлоты в серый Петербург, который сверкал для меня всеми красками мира. Там была жизнь. Она звала меня, я не могла усидеть спокойно весь последний год школы, зная, что в мае покину мою темницу и заживу настоящей жизнью.

1996 год.

Петербург принял меня зарождающимся рейвом и кислотными цветами. Мы круглосуточно тусовались. Ветер перемен уже задул. Институт был лишь причиной покинуть тюрьму, но я всегда хотела большего, сколько себя помню.

Второе чувство освобождения происходит сейчас. Я еще в процессе, но уже не в тюрьме из собственных страхов и неуверенности. Я больше не та наивная девчонка из Норильска. За мной багаж смелости, отваги и прямого действия. За мной двое детей, 12 лет лишений и прекрасных свершений. Чтобы в полной мере осознать это, осознать себя, мне понадобилось разрушить, наживую разорвать, возможно, самые важные отношения в моей жизни. С человеком искренне и по-настоящему любившим меня такой, какая я есть. Но себя я не знала и не могла узнать, пока не оказалась совершенно одна. Пока страшные слова не были произнесены, пока его силуэт не удалился в дождливую темноту.

Итак, я осталась одна. Я опять хотела большего. Это было пугающе ново, меня тянуло в знакомые руки, к знакомым глазам, туда, где все решено за меня и стабильно. Но из меня уже прорывалась та я, которой, наконец, дали слово, дали волю, которую послушали в первый раз в жизни, которая сама приняла решение и мужественно ему последовала. Оболочка все еще боялась, а внутри уже стало тепло и радостно.

Предвкушение нового появилось вопреки всему.

И оно стало с неистовой силой расти, набирать силу, оно требовало воздуха и движения. Часов размышлений, килограммов выкуренных сигарет, жадных вдохов воздуха, тишины рассветной темноты, через которую я продиралась с книгой в руках, мои сонные глаза жег интерес – впервые в жизни. Я каждое утро вскакивала в нетерпеливом ожидании нового дня. Мои первые тексты выходили на одном дыхании, они срывались с кончиков пальцев. Я не думала, о чем писать, я еле успевала записывать. Я бросалась от одной книги к другой, к текстам, к статьям, к фильмам. Как будто я давно не ела и меня посадили за накрытый изысканными яствами стол. Я жадно поглощала и не могла насытиться. До сих пор не могу.

Источник вопреки моему страху начал пробиваться во мне, чистый горный родник. Он освежал и успокаивал, он подставлял плечо, он рос внутри меня. Стоило мне подойти к письменному столу, как выходил текст, стоило мне выйти на улицу, меня подхватывал ветер, стоило мне выйти покурить, как садовая решетка нашептывала мне свои тайны. «Мое моемое» радостно кричала я изнутри.

Со страхом ушел и запрет, плотина прорвалась, мое я хлынуло ошеломительным потоком впечатлений, воспоминаний, соотношений, я стала опять замечать жизнь, я стала участником событий, я начала жить.

Это освобождение было самым трудным из-за цены, которую мы вчетвером за это заплатили. Этот урок останется со мной, пока я жива, и потом останется в моих девочках, в новых седых волосах моего друга. Мы все пронесем его через года.

Освобождение зависит от многих условий, его нельзя подгадать или вычислить искусственно, это потребность, как дышать, как утолять жажду, как спать ночью.

Я думаю в этих словах: «хотеть большего» – кроется его начало.

Петербург

Мы жили в Петербурге.

Когда я пишу эти буквы, я их освящаю. Я дышу его влажным воздухом, прохожу маршрутом от Дома книги до Сенной площади по набережной канала Грибоедова. Волны ностальгии накатывают на меня. Я борюсь с подступающим к горлу комком.

Там, в Петербурге, в котором было вечно холодно, мокро, серо и воздух пах дождем, свежестью, мокрым асфальтом, землей и зелеными листьями.

Я не могу смотреть на его фотографии. Мне физически больно от того, что я не могу вернуться.

Но хочу, как хотят к человеку, которого нет в живых. Я хочу вернуться в прошлую жизнь. Кажется, там были покой и счастье.

Но это не так.