По любви

– Так вот… – Маша выбросила недокуренную даже до половины бесполезную сигарету и, посмотрев Женьке в глаза, выдала: – Я встретила другого. Это раз. У нас с ним всё было у него на квартире. Это два. И хотя мне было противно, я должна тебе об этом рассказать. Вот рассказала…

– Это три, – подчеркнул Женька сам для себя и, опустив низко голову, разглядывал свернувшиеся от непогоды зелёные головки одуванчиков с белыми хохолками.

Другая. Она сразу стала другая. Это он почувствовал. И выпрямился.

– Да, Женя, ругай меня, ударь, если хочешь. Страсть у меня была в ту ночь. Была дрожь. Был даже крик. Но я решилась. Мне этого хотелось. Ему, конечно, больше. И ничего, что я у него не первая женщина. Зато он любит меня. Мы вместе учимся в институте. Любит. Меня. Как настоящий мужчина…

– Как кто? – переспросил Женька, понимая, что Машенька разговаривает сейчас больше с собой.

– Как мужчина, – объясняла непонятно для чего она и себе, и ему.

– А-а-а… – протянул Женька. – Понятно. А я тогда как кто?

– Ну, как кто… Ну, как мой мальчик. Как мой друг. Ты же мне друг? Мы же останемся с тобой друзьями?

– Конечно, останемся. Мы с тобой даже будем больше, чем друзья. Мы с тобой будем друзья детства.

4

Через пять месяцев после этого разговора Женьку забрали в армию. Маша рассталась с тем парнем. Были на то причины как с его, так и с её стороны. Она, что называется, пошла по рукам.

Парни даже удивлялись цепкому кошачьему бесстыдству Машки, с каким она отдавалась страсти в постели с партнёром. Ей нравился этот безумный процесс, когда она улетала куда-то в своём женском восторге, и возвращение в саму себя, когда это заканчивалось, разочаровывало.

Она изменилась. Юное создание приобретало характер ненасытной жрицы любви. Но наступала душевная пустота. Маша никому о ней не рассказывала. Ни матери, у которой забота о семье сводилась к заботам о московской квартире. Ни тем более отцу, который всё никак не мог найти подходящей работы и от безысходности попивал на кухне водку. Ни Женьке, которого она предала, и боялась написать ответ на те несколько писем, которые он прислал ей в самом начале своей службы.

Держала учёба. В институте Маша была на хорошем счету. Её ценили преподаватели и уважали однокурсницы. Но только за учёбу.

* * *

Через полтора года службы, не дождавшись своего дембеля, Женька вернулся домой. На полгода раньше. Из Чечни. Без обеих ног. Получил инвалидность. Оформил пенсию. Запил. Всё обмывал отрезанные ноги. И поминал погибших друзей – таких же, как он, молоденьких пацанов.

Деревенские друзья жалели его. Уважали. Воевал. Били по плечу. Говорили, бросай пить. Не падай духом.

Он не падал. Он выползал с утра пораньше за водкой, обмотавшись снизу старым нейлоновым плащом и повесив рюкзачок за плечи. И на руках волокся через поле в магазин. На обратном пути, упившись в одиночку, засыпал в какой-нибудь канаве или закатывался в овраг. Его находили. Тащили домой. Укладывали проспаться. Мать молча смотрела на всё. А потом написала Маше, взяв адрес у бабушки Насти…

5

Женька был единственным сыном Валентины Васильковой. Она родила его, так и не выйдя замуж. Приехал однажды в деревню тракторист Степан. Пахал всем усадьбы. Остановился переночевать у Валентины, поставив свой трактор на задах, чтобы начать пахать с утра пораньше Валентинино поле. И вспахал. Всю ночь они были вместе. Обещал приехать к ней. Жить вместе. Жениться. А наутро с последним плугом от дома завернул за угол. И только его и видели. Через девять месяцев родился Евгений Степанович Васильков. Фамилию дала свою. Семейную.

* * *

Маша получила это короткое письмо во время сессии перед самыми каникулами. Написала телеграмму, что приедет в Хотяжи вечером 25 января. Бросив однокурсников праздновать Татьянин день, поехала в деревню.

Валентина жарко натопила перед тем печь в избе. Наказала Женьке спать. И ушла к трассе. С захода солнца ждала на автобусной остановке. Встретила Машу в самую метель. В темноте уже пошли к деревне под злющим ветром, по уши в снегу, заснеженным полем. И поначалу молчали.

Маша всё время тыкалась Валентине в спину, когда та, сбившись с тропы, соскальзывала одной ногой в глубокий и рыхлый снег.

Остановились передохнуть, выбравшись из пологой балки, по дну которой пролегла тропа.

– Прошу вас, простите меня, тётя Валя! Я виновата перед Женей. Но я очень его люблю. Только с ним у меня связаны самые светлые воспоминания. Воспоминания о счастливых днях моей жизни. Я люблю вашу деревню. Мне всегда хочется сюда приезжать. Даже зимой. Здесь так отдыхаешь от городской суеты. Мы должны с Женей поговорить. Мы поговорим – и что-то решится. Я уверена в этом, – опять словно с самой собой разговаривала Маша.

Валентина Ивановна слушала её. Но думала о другом. Правильно ли сделала, что позвала сюда эту Машку? Бабка Настя рассказывала ей, что внучка давно не ангел. Чудит. Вместе за чаем охали, ещё когда Женька служил. Когда Машка приезжала в Хотяжи к бабке то с одним, то с другим «женишком»…

– Пойдём, дочка… – только и смогла ответить Валентина.

* * *

У избы приоткрыла Маше дверь в сенцы. И отошла.