Читаем По миру с барабаном. Дневник буддийского монаха полностью

11 сентября 1994 г. Подъезжаем к Сотансы – монастырю с чайтьей Кумарадживы, из-за фотографии которой в самом начале нашего путешествия в музее Урумчи нас чуть не посадили в тюрьму. Сельская местность на фоне близких гор. Поля риса и кукурузы. Мы разбудили безмолвие стуком барабанов.

Как только вошли в монастырь, сразу у ворот нам низко поклонилась монахиня. Эти маленькие монахини с их бритыми головами похожи на священных китайских мишек-панд. Больше на монастырском дворе, кроме этой монахини, нам никто не встретился. Только в храме вышел маленький, скукожившийся странный старичок – как оказалось, настоятель.

У алтаря стоит большой перевернутый колокол. Он без языка – по нему ударяют толстой длинной палкой. Рядом «рыбка» – большое деревянное приспособление, чем-то похожее на рыбу, только без хвоста, плавников и глаз, полое, с прорезью, подобной широкому, едва приоткрытому рту. Когда настоятель бил по «рыбке» длинной толстой палочкой с шариком на конце, помогая Сэнсэю читать японский текст Лотосовой сутры, звук получался глухой, как будто бьется сердце. Сэнсэй же изредка ударял в колокол, отмечая большие паузы в тексте. На алтаре мы увидели ручной барабан японской школы Нитирэн, на который отчасти похожи наши барабаны. Эта школа, оказывается, является одним из спонсоров монастыря Сотансы.

Настоятель провел нас к чайтье с прахом Кумарадживы, и мы почтили ее. Здесь, возле гор под Сианем, Кумараджива приступил к главной миссии своей жизни – переводу Лотосовой сутры с санскрита на китайский язык. Тут впервые возникли иерглифы, обозначающие ее полное имя (Сутра о Цветке Лотоса Чудесной Дхармы, на санскрите – Саддхарма-пундарика-сутра), которые на древнекитайском читаются как «Мяо-Фа-Лянь-Хуа-Цзин», а на японском – «Мё-Хо-Рэн-Гэ-Кё» (что и составляет нашу основную молитву, если прибавить восхваляющую приставку «Наму»). Имена учеников великого переводчика за все десять лет, прожитых им в Сотансы, написаны на огромном красном балдахине под потолком мелкими желтыми иероглифами.

Мы опоздали на обратный автобус и решили пройтись к расположенному неподалеку Гаогуаньскому водопаду. Он окружен мостками и лесенками, чтобы полюбоваться им со всех возможных ракурсов. Мы ходили по ним, ударяя в барабаны. Под водопадом есть небольшая естественная площадка. Стоя на ней, я почувствовал, как будто идет дождь. Наверное, так же и небесный дождь – это брызги водопадов невидимых нашему глазу небесных рек…


12 сентября 1994 г. Гуляем по вечернему Сианю. Всюду огни рекламы, как в центре Москвы. В этом большом городе, бывшей столице, я отдыхаю от долгого путешествия по китайской глубинке.

Поднявшись на эстакаду, замечаем внизу неказистый домик с периодически вспыхивающей вывеской: «Народный театр». Мы решаем пойти туда. Нас бесплатно пустили в грязный зал, вместо пола – асфальт. Народу много. Зрители сидят в шезлонгах, перед каждым – столик. Сбоку от сцены продают чай в «заварных» чашках, орешки, печенье.

На ярко освещенной сцене тем временем разыгрывается оперетта из старинной аристократической жизни. Двигаются актеры так, словно слушают музыку всем телом: как от удара плеткой, они вздрагивают, трясутся их пальцы… Я оказался во власти этой музыки, настолько сильной, что мои руки и ноги, да и само тело уже начали потихоньку приплясывать. Она необычно резкая: звонкая скрипка и громкий барабан.


14 сентября 1994 г. Приехали в Лоян. Отсюда отправимся в Дуаньянь, от которого девять километров до монастыря Ученсы, где Тяньтай написал руководство по медитации «Махасикан».

В Лояне находится тот самый храм Белой Лошади – первое (после ступы Ашоки в Фамене) буддийское сооружение в истории Китая. Перед нами ворота в темно-красной стене, с черной табличкой, на ней золотыми иероглифами выведено название храма. По монастырскому саду гуляют туристы. Между ними снуют монахи – молодые, крепкие, сытые, очень контрастирующие с теми, каких мы видели до сих пор.

Когда мы проводили церемонию в главном храме, за нами пристроилась процессия китайских монахов во главе с патриархом в красной накидке в золотой кирпичик. Они быстро закончили свою церемонию перед алтарем, которая проводится шесть раз в день. Патриарх-настоятель Ши Хаифа – депутат Народного конгресса, один из директоров Китайской Буддийской ассоциации. Общение с ним ограничилось совместной фотографией и получением от него визитных карточек.

Зашли в храм с золочеными фигурами 500 архатов, а затем направились к пагоде. Ступа оказалась на женской части монастыря, и нас поначалу не хотели туда пускать. Молимся в сторону пагоды, виднеющейся из-за забора. Через некоторое время монастырские ворота женской части отворились, но нас встретило полное безлюдье.

Обходя ступу с церемонией поклонения, увидели двух каменных черепах. У них на спинах стоят вертикальные плиты, на которых высечена история пагоды. На прощание к нам вышла-таки монахиня, с восемью маленькими круглыми плешинками в два ряда на бритой голове – это знаки отличия в практике дзэн[23].


Перейти на страницу:

Все книги серии Где наши не пропадали

Один в океане. История побега
Один в океане. История побега

Эту историю часто называют одним из самых ярких и опасных приключений ХХ века. Слава Курилов, профессиональный океанограф, хотел увидеть весь мир, а родная страна не пускала его дальше своих границ. Тогда он посреди океана спрыгнул с борта круизного лайнера. Он выплыл. «В каком-то смысле он воплощал в себе одновременно и гумилевского читателя, и его же героя, бросающего вызов судьбе… Русской интеллигенции не след забывать своих героев: их не так много. Тот, кто прочтет эту книгу, никогда не забудет страниц, в которых Слава Курилов, покрывшийся за три дня и три ночи одинокого плавания светящимися микроорганизмами, скользит в тихоокеанской ночи, каждым своим движением поднимая ворохи огня; вот он, образ вечного мятежника» (Василий Аксенов).

Слава Курилов

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза