По миру с барабаном. Дневник буддийского монаха

Кстати, Пагода Мира в английском городе Милтон Кинсе – первая в Европе – тоже вся обложена такими каменными барельефами, посвященными Будде и истории распространения его Учения. Ее тоже строил Тэрасава-сэнсэй. Обилие барельефов необычно для ступ Ниппондзан Мёходзи. Чаще всего на Ступе Мира есть только четыре ниши (по четырем сторонам света), в каждой из которых по одной статуе Будды: проповедующего, уходящего в нирвану, Будды-ребенка и Будды – Победителя Мары[84].

Завтрак запивали молоком кокосов, рощица которых принадлежит монастырю вместе с рисовыми полями и двумя дойными коровами. Позавтракав, отправились в Пури – столицу штата Орисса, к которому относится Бхупанешвар. В Пури есть центр по ваянию будд, бодхисаттв и божеств. Его возглавляет скульптор, удостоенный звания Национального Сокровища Индии, который сделал статуи Будды для множества ступ нашего ордена, а также – скульптуру Нитидацу Фудзии, находящуюся сейчас в Японии, в Атами, где Учитель ушел из жизни. Самого скульптора в мастерской не оказалось, его сын встречал нас в небольшом храме Ниппондзан Мёходзи, возвышающемся во дворе. Мы зашли в мастерскую, посмотрели, как работают скульпторы. Все очень просто: на полу, в каких-то юбках, стучат долотом по камню – получаются красивые изваяния.

Пури расположен прямо на берегу океана. Подъезжая к городу, мы не преминули искупаться в Бенгальском заливе. Пугающе огромные волны. А прекрасный песчаный пляж, тянущийся за горизонт, абсолютно безлюден. Решили завтра весь день загорать и купаться. Из окон молодежного общежития, где мы остановились, виден океан, до него пять минут ходьбы. Правда, вечером и рано утром на берегу, говорят, много змей.

Поужинали в китайском ресторане. Хозяин по имени Альфред не взял с нас денег. Здесь много бизнесменов-китайцев из расположенного неподалеку города Калькутты, куда они эмигрировали больше ста лет назад.

Индуистские храмы или просто алтарики стоят повсюду, прямо на улице, порой в самых неожиданных местах, например на автостоянке. Священника-брахмана узнаешь по шнурку, наискось переброшенному через голый торс. Дети из касты священников тоже носят такие шнурки.

Обнаженные женщины на барельефах храмов – обычное дело. Но храм Музыки и Солнца в Конараке, куда мы заехали по дороге в Пури, – разговор особый. Это просто наглядное эротическое пособие. Храм представляет собой обтесанную гору из песчаника. По его стенам можно взбираться выше и выше, но переходы к ступенькам на самый верх разрушены. Строительство храма было начато в VII, закончено в XI веке. Тэрасава-сэнсэй был здесь двадцать пять лет назад, тогда это было заброшенное место. Теперь же сюда платный вход, множество туристов, продаются открытки, запечатлевшие самые пикантные барельефы. Впрочем, наиболее откровенные уже пооббиты туристами.

Барельефы настолько динамичны, что правильнее назвать их живыми скульптурами, которые так и рвутся из камня. Особенно заметно это на передней стороне храма – стороне Музыки. Кажется, что женские фигурки сейчас продолжат свой танец, приостановленный лишь на миг, а музыка вот-вот возобновится.

Индуистская культура очень чувственна сама по себе. Обычай есть руками говорит об этом. Сэнсэй сказал, что если японцы интеллектуальны, то лишь благодаря палочкам для еды. Ведь в ладони сосредоточены все нервные окончания, и чтобы пользоваться палочками, приходится тренировать окончания, отвечающие за интеллект. Индусы же развивают через руки способность тонко чувствовать мир. Благодаря этому они и малейшую перемену в настроении собеседника могут ощутить. И ответно улыбнуться всегда готовы.

Индиец, какой бы низкой касты он ни был, так же неотделим от прямой осанки и гордо поднятой головы, как его голова – от сумок, корзин, вязанок и бог знает чего еще, что она несет на себе, спасая руки от тяжести, порой непомерной для них. Может быть, это ради сохранения в руках чувственности…

Из Конарака в Пури мы ехали через настоящие джунгли. Водитель джипа завез нас в свою родную деревню. Нас угостили кокосами, растущими на каждом шагу. На наших глазах селянин, ловкий как обезьяна, забрался на высокую пальму и сбрасывал оттуда эти «бомбы», под которые взрослые не подпускали детей. Каждый из нас выпил по стакану прозрачного кокосового молока (столько его содержится в одном недозрелом плоде), а потом селяне разрубили плоды, и мы соскребли со стенок нежную белую мякоть. Когда кокосовый орех созревает, мякоть заполняет почти всю его внутренность и становится очень сочной. Сам орех – волосатый, недозрелый – белого цвета, спелый – коричневого. Но этот волосатый орех, как косточка, находится внутри толстой твердой скорлупы. Не знаю, какая она у спелых, но у недозрелых кокосов скорлупа зеленая. Ее стесывают с ореха серпом. Чтобы вылить сок, сносят только верхушку ореха. На вокзалах как раз такие и продаются, со вставленными в них трубочками для питья. Стоят они очень дешево.