По миру с барабаном. Дневник буддийского монаха

За несколько минут до того, как покинуть Непал, Ильхэ-сыним потерял сознание… Причем, как раз перед тем Тэрасава-сэнсэй говорил о Набатамэ-сёнине, сделавшем нам большое подношение шулами и монашескими сумками. Сэнсэй очень артистично изобразил, как Нитидацу Фудзии спросил бы нас: «А какое подношение сделали вы храму в Лумбини?.. Если вам нечего подарить, лучше не приходите вообще!». Сэнсэй улыбался, щуря глаза до тонких-претонких щелочек. Но я почувствовал стыд. Не знаю, был ли как-то связан с этой тирадой Сэнсэя обморок Ильхэ-сынима, но, в общем, каждый из нас через что-нибудь да прошел во время этого поучительного странствия…

После Лумбини мы успели заехать в Капилавасту, где вырос царевич Сиддхартха. Раскопаны только фундаменты зданий дворца, наиболее хорошо сохранились западные и восточные ворота.

Такова непальская версия. Индусы считают, что Капилавасту находилось в другом месте, на территории Индии. В калькуттском музее хранятся ворота этого альтернативного дворца.

Жаль, что в Лумбини мне не удалось приобрести изображение Будды-ребенка. На мой взгляд, оно наиболее выразительное. Будда-ребенок показывает главное качество бодхисаттв Выпрыгнувших из-под Земли: прирожденное умение ходить (ведь, согласно легенде, царевич Сиддхартха сделал первые шаги, едва появившись на свет). Имена четырех наставников этих бодхисаттв содержат иероглиф «гё», значение которого – идти, или совершать деяния. То есть для этих бодхисаттв совершать деяния и идти – одно и то же.

А еще впечатляют его руки, указывающие одна на землю, другая на небо. Вспоминаются строки из Пушкина: «Нет правды на земле, но правды нет и выше». На это фундаментальное сомнение европейца Сальери Будда как бы отвечает: «Я спасу всех – и на земле, и на небе!»

14 декабря 1996 г. От Горакпура до Кушинагара часа два быстрой езды на джипе. В Кушинагаре нам разрешают оставить на некоторое время наши рюкзаки в бирманском храме, одном из многочисленных – таиландских, корейских, японских, которые вперемежку с гостиницами тянутся вдоль полуторакилометровой дороги к самой первой в истории буддизма ступе, воздвигнутой на том месте, где было сожжено тело Будды Шакьямуни.

Начинается эта дорога от храма, построенного бирманцами в 1950-х годах рядом с археологическими раскопками десятков древних монастырей. Он является своеобразным саркофагом для огромной статуи лежащего Будды. Просветленный укрыт оранжевой тканью, прошитой золотыми нитками, – подобием монашеской одежды. Будда лежит на правом боку, подложив под щеку ладонь правой руки, а левую руку вытянув вдоль тела. Поза спокойного сна после до конца исполненной миссии. Сна, который на самом деле Пробуждение в вечную жизнь.

Самая первая ступа за 2500 лет утратила форму, превратившись в неровный глиняный холм. Мы провели перед ней долгую церемонию. Тэрасава-сэнсэй рассказал, что вначале именно эта ступа содержала все останки Будды. После того, как мудрый Ананда разделил останки Просветленного на восемь частей, в ступе остался только пепел. Десятую ступу построили для того, чтобы поместить в нее пустой сосуд, вначале содержавший все, что осталось после сожжения тела. Ту ступу, в отличие от восьми остальных, царь Ашока так и не смог открыть. Считается, что она находится под особой защитой царя драконов – «нагов». Археологи и сейчас не смогли даже найти тот холм, внутри которого скрыта заколдованная ступа: не то наги, не то местные жители запутали их.

Кушинагарскую же ступу не трогали до ХХ века. Потом китайская монахиня, жившая возле нее, незадолго до своей смерти вынула из ступы пепел и вручила Нитидацу Фудзии. Теперь пепел находится в Японии, в монастыре Атами-додзё, где умер преподобный Нитидацу Фудзии. Тэрасава-сэнсэй считает, что пепел не является собственностью ордена Ниппондзан Мёходзи и должен быть возвращен в Кушинагар.

Здесь Будда Шакьямуни превратил свое тело в шариру, которая стала его телом в век Конца Дхармы. Он сделал это для нас, живущих в такой век, чтобы мы постоянно ощущали, как трудно встретить Будду, ибо даже его шариру нелегко обрести. Из этого ощущения у нас рождается печаль, а из печали – кроткие, смиренные мысли, готовность отдать даже собственную жизнь, чтобы увидеть Будду. Ибо видеть его можно лишь тогда, когда видишь, что жизнь неотличима от смерти, и поэтому не за что цепляться, не о чем жалеть.

Индусы, сжигавшие сухую траву на поле вдоль дороги, сами того не ведая, проиллюстрировали мою мысль. Огонь, превращающий желтую солому в черный уголь, является и жизнью, и смертью одновременно, это «жизнесмерть». Наше тело уже при жизни является «шарирой», поскольку живые клетки, из которых оно состоит, постоянно делаются мертвыми. Как не продолжить это открытие утверждением о том, что жизнь, которая была заключена в пределы физического тела, после смерти тела продолжается в его шарире! Не на это ли намекал Будда, когда побуждал своих учеников строить ступы для его ногтей и волос?