По моим правилам

Почему-то в это мгновение мне показалось, что она улыбается, что это правда она послала мне моего ангела-хранителя. Рыжего, упрямого, местами с обрезанными крыльями, но такого родного.

– Спасибо. Ты знаешь, я так долго не мог простить тебя. Себя даже больше. Ты извини меня, просто так непросто было. Мам… Надеюсь, тебе там хорошо. Надеюсь, ты там тоже встретила какого-нибудь удивительного человека и с ним счастлива. А я… А я в спорт вернулся. Вот серебро страны взяли недавно. Бесит жутко. И друг у меня появился. Настоящий. Леха зовут. Да и вообще, знаешь, я счастлив. Честно. Больше никакого нытья и одежды в стиле готов.

Улыбнулся. Слова лились из меня рекой. Они не останавливались, и я рассказал ей все. О том, что случилось в моей жизни, о боли, о страхе за семью. О том, как я все понял и как люблю их. Про отца рассказал и про Ваню. Про Ирму… Ее мама лежала тут, недалеко. Только ее могила не была такой ухоженной, скорее забытой. Но я верил, что и там они дружат, что она передаст.

Потом мы молчали, и это молчание было наполнено невыразимой нежностью. Бесконечным смыслом. Мамочка, ма… Почувствовал, как слезы капают вниз куда-то. Сопляк. Улыбнулся.

Мне казалось, что сейчас мое сердце разорвется от любви и невыносимой утраты. Невыносимой светлой боли, что не утихнет никогда, но я мог принять ее, что и сделал. Коснулся холодного крыла…

Точнее, думал, что холодного. На самом деле камень оказался нежным и теплым, несмотря на отсутствие солнца. Она слышит! В этот момент я верил в это как в незыблемую непререкаемую истину. Прошептал:

– Спасибо, мама. Ты навсегда в нашем сердце, и я тебе обещаю, что твоя внучка будет знать, какой удивительной ты была…

Я еще раз бросил взгляд на фото и развернулся. Душа была израненной, но внутри осталась светлая грусть. Потому что мама будет жива, пока мы будем помнить. В наших сердцах…

Выглянуло солнце, и с души словно еще один камень свалился. Стало намного легче. Я на правильном пути… Еще один гештальт стал всего лишь историей.

Пошел по дорожкам к выходу. Я уже собирался покинуть кладбище, как заметил тонкую фигурку в знакомом пальто, что удалялась в сторону. Привычная злость, раздражение, недоумение, а потом…

Что она здесь делает? Сюда не приходят бахвалиться или… Не знаю зачем, но пошел следом. Я никогда не позволял себе подобного. Но ее упустить не мог.

Потому что хотел понять, потому что мне это было необходимо. Не бывает такого просто так. Нельзя быть ТАКОЙ. Поэтому я шел, и когда она остановилась у небольшой ухоженной могилки, притаился недалеко. И тут услышал надрывное:

– Ну здравствуй, мама.

Оно не было наполнено любовью, грустью. Нет, это была боль. Боль за что-то страшное, загубленное и… Она начала говорить. Изливать то, от чего по спине не мурашки шли. Стало не по себе, холодно, словно меня изваляли в грязи, и старые демоны подняли головы.

Не выдержал. Не выдержал, а на душе стало так мерзко, что… Несмотря ни на что я больше не тот, что раньше, и я… Я понимаю. Я ее понял. Понял, и теперь все стало на свои места, как тот самый пазл. Потому у каждого своя история и люди разные. Бывает и такое…

Но я раз и навсегда осознал, что больше не буду осуждать кого-либо. Не стану, а если и такое случится, то заткну себя. Потому что права мне такого не давали. Тем более после того, что я наворотил. Вот так вот жизнь открыла мне, почему мама Риты такой стала. Почему она была…

Незаметно покинул кладбище и убитую горем женщину. Я устал. Устал и больше не хотел думать ни о чем. Уже возле машины меня словно остановил холодный ветер. Я поднял глаза к небу, покрыл их и в который раз за день прошептал:

– Спасибо, мама.

Эпилог. Рита

Огромный зал и извивающийся ребенок у меня на коленях. Это моя вторая Олимпиада в качестве болельщика, и я скажу, что в этот раз мне гораздо сложнее.

– Рит, ну ты чего его с собой взяла? Неужели не могла дома с мамой оставить?!

Катя словно из ниоткуда взялась. Села рядом, вся такая довольная и счастливая. Еще бы! Они уже прошли в плей-офф, а мой вон там сейчас будет бороться! И команда у них сложная, сильная. Проигрывать нельзя!

Я была на разборе, в штабе царит серьезное спокойствие. Но все знают, что, как правило, все становится ясно там, на площадке. Каждый раз это маленькая жизнь.

Еще одна маленькая жизнь стала нетерпеливо пищать, ерзая на коленках. Сын был взбудоражен настолько, насколько это вообще возможно. Но я знала, что, когда к нам присоединится Ирма, он успокоится. У них странная связь с ним прямо с рождения.

– Не могла! Они с Мишель на соревнования уехали, а Вероника с двойняшками его бы на няню спихнула.

Откровенно говоря, я кривила душой. Не оставила Ваню в Москве я сама. Осознанно и абсолютно с согласия Миши. Нам обоим было важно, чтобы он побывал на Олимпиаде. Почему-то.

Не знаю, такие вещи на уровне инстинктов. Просто с Мишель мы вообще сперва дали маху. Не ожидали, что дочь окажется очень своенравной копией нас обоих. Упрямой до колик и уверенной в том, что делает, едва ли не с первых секунд жизни…