По направлению к Рихтеру

Шубертовские сонаты как романы Пруста. И любовь в них — как и у Пруста — в себе, твое внутреннее состояние.

Бриттен интересно передавал свои ощущения от f-moll'ной четырехручной фантазии: «Адам спит для того, чтобы могла быть сделана Ева. Христос умер, чтобы могла появиться Церковь..» Мы только один раз сыграли эту фантазию… Но у меня нет желания ни с кем ее больше играть.

Как они с Пирсом пели «Колыбельную ручью»[16] — это незабываемо! А разве после их с Ростроповичем «Arpeggione»[17] захочется это повторить? Вот первая тема у рояля… и сразу как Пестум. Pianissimo у Бриттена выразительнее, чем у меня!

Формы Шуберта подобны строению тела. Одни еще стройны и подвижны (Сонаты a-moll — большая, D-dur, c-moll), другие уже оплывшие, несколько заторможенные. Из этих соображений меня и тянет к В-dur'ной, С-dur'ной.

Все просто. Надо найти вертикаль, которая делит тело на две половины: правая — это свет, левая… Ну, примерно вот так (гасит абажур, зажигает стоявший на столе подсвечник). «Земля была безвидна…» Значит, жизнь предшествует свету, ее символ — тьма. Это начало

G-dur'ной сонаты. Завеса снимется только в разработке сонаты. (И сказал Бог: да будет свет). Но свет ненадолго. Все снова накроется покрывалом.

В первой части а-moll'ной сонаты (маленькой) Бог обдумывает строение человека. Бог с резцом в руке. Создаются точки опоры: живот и ноги. Без них не будет звучать. Давид Федорович достиг желаемого звука, только когда отрастил живот, как у Брамса — он сам в этом признавался. Для Ойстраха важен живот, для меня — ноги, начало ног. Чтобы было удобно сидеть.

Странное дело — первая тема а-moll'ной сонаты перекликается с Мусоргским. Это же «Быдло» из «Картинок с выставки»!

Однажды мне приснился удивительный сон. Я увидел себя скульптором, лепившим Адама. Но в этом же сне я был у скульптора ассистентом. Замешивал глину. Такое раздвоение — как у Достоевского. Когда «скульптор» прилег отдохнуть, «ассистент» подкрался к скульптуре и отбил резцом палец на правой руке. Не знаю, из зависти или из духа протеста?

Через несколько дней я ввязался в драку и сломал палец на правой руке. Пришлось учить Равеля, леворучный концерт.

Нина Львовна не любит, когда я его играю. Устраивает по этому поводу сцены. Но я все равно играю. А не любит она из-за того, что с левой стороны — сердце. «Есть же леворучный у Прокофьева, Бриттена — играйте их. Они всяко будут полегче!» — настаивает Нина Львовна.

Интересно, вы видели себя во сне в раздвоении? Чтобы было два человека и оба — вы? Кого бы я не спросил, никто не видел.

III. «Танец Пака»

Утром Святослав Теофилович отправил меня к самой дальней церкви. По его признанию, он в это время занимался Брамсом и Дебюсси, читал Бальзака и два часа спал. Спросил, не слышал ли я ночью ударов топора? «Странно, что ночью, — удивился Рихтер. — Утром бы я не обратил внимания. И Лиза все время скулила… Значит, рубили не дрова».

Вечером он захотел прогуляться и перед выходом показал мне нож. Довольно внушительный. «Это еще с Кавказа. Я его всегда беру, когда есть предчувствия. Вы не чувствуете опасность?» И сунул нож за пояс. В напряженном молчании мы вышли за калитку.

Вы верите в духов, лесных эльфов? Я до сих пор… Меня образовывали не только Ветхим Заветом. Тетя Мери, сестра моей мамы, читала мне сказки.

Помню сказку про эльфа, который жил в розе. В каждом лепестке у него было по спальне… Я бы так жить не хотел. А вы? Когда у тебя столько спален, это не признак интеллигентности.

Этот эльф проснулся от страшной стукотни. Один влюбленный юноша сорвал розу и держал возле своего сердца, чтобы подарить невесте… У меня, между прочим, недавно был такой случай. Один японец принес на концерт датчик и хотел закрепить на груди. Прямо у сердца. Им был нужен мой пульс, когда я играю Прокофьева.

— Что же вы будете слышать? — спросил я японца.

— Музыку вашего сердца!

— А мне нужно, чтоб вы слушали сонату Прокофьева! И я незаметно, перед самым выходом, отцепил этот

датчик…