По небу полуночи ангел летел...

И вот засыпает Бордюрчиков на диване под широколистным фикусом. И снится ему странный, диковинный сон, как в горних сферах звучит завораживающая музыка, посреди пустыни высится хрустальная пирамида. И светится огонек в ее таинственной глубине, где сидит скучающий Поребриков, прилежно изучает расстеленную на столе газету — с радугами, тучками и бабочками. И вот натыкается Поребриков на объявление владычицы венков и девичьих хороводов, предлагающей провести незабываемую ночь сладострастия с юною жрицей любви. «Давненько, — облизывается он, — давненько не слышал я чудесных песен». И звонит Поребриков по указанному телефону, выясняет стоимость незабываемой ночи, а там, на другом конце телефонного провода, обладательница томного голоса неожиданно соглашается тут же прилететь и разделить скромную трапезу и ложе — без оплаты, в порядке нежной рекламной акции.

Когда Бордюрчиков проснулся, то застал в экспериментальном ботаническом саду необычайное зрелище: в лучах мистического лунного света, среди священных пальм и фикусов, разъяренная голая бабища, сверкая мощными бедрами, носилась за несчастным Поребриковым и требовала повторения страстной любви и ласки. «Сгинь, окаянная! — заклинал изможденный Поребриков. — Черт бы тебя побрал!» Но та еще больше распалялась и продолжала преследовать страстотерпца.

«Сейчас вопьется и всю кровушку высосет!» — с ужасом подумал Бордюрчиков и бросился спасать положение. Он возник перед оторопевшей бабищей, как лист перед травою: «Извольте покинуть служебное помещение!» Потух огонек во глубине, замолкла музыка сфер. Бабища обмякла, нехотя накинула на плечи пелеринку пушистую и, склонив потрепанную гриву, вышла за железные ворота сада, испещренные веселыми народными надписями.

«Друг мой, — слегка любопытствует Бордюрчиков, — где ты нашел эту вакханку?»

«По объявлению, уф-ф, в твоей газете, — тяжело дыша, отфыркивается Поребриков. — Хотел испытать незабываемую ночь. Вот и позвонил».

«Ты все перепутал, — смеется Бордюрчиков. — В московской газете печатают номера московских телефонов, а ты куда звонил? Не могла же она за полчаса из Москвы прилететь, разве что на помеле».

И осеняет Поребрикова догадка, что действительно перепутал он столицы — бывшую и нынешнюю, мнимую и настоящую, перепутал этот свет и тот, находящийся за тридевять земель, в тридевятом царстве:

«Боже мой! А я уж хотел туда с жалобой обратиться, почему вместо юной красотки какую-то старую ведьму прислали!»

Другой Фуражкин

По Песочной набережной идет Фуражкин задумчиво. Нева лежит темным куском, изредка поблескивая огненными змейками. Трудовой буксир, окольцованный автомобильными покрышками, выплясывает на волнах африканский танец. Вдалеке зеленеют острова, с роскошными резиденциями, алмазными фонтанчиками, гранитными ступенями к воде. Вода меняет цвет — то дождевое облако набежит с Ладоги, то снова заиграет бледное солнце на закате, то разверзнется за дивными отражениями черная глубина.

Фуражкин идет к Фуражкину.

«Жил-был человек, — грустит он. — Его звали Фуражкин. Жил он, радуясь своему негромкому счастью, своей незаметной неповторимости. Жил тихо, наслаждаясь единственной жизнью и единственным именем. Своего двойника видел только в зеркале — отраженным, небритым, косматым. И вот в одно прекрасное утро звонит некто и говорит: здравствуйте, я — Фуражкин, и вы — тоже Фуражкин. Какая неожиданность, правда?»

Стихи, сочиненные во время хождения по Песочной набережной

А там, где течет роковая река,
Однажды двойник повстречал двойника.

И вот двойника вопрошает двойник:
«Почто ты живешь в Петербурге, старик?

Живи в Волгограде, живи в Костроме,
В Москве, если можешь и если в уме.

Хорош Выдропужск и Урюпинск пригож.
Почто ты, старик, в Петербурге живешь?»

И тут двойнику отвечает двойник:
«Я к этому городу с детства привык.

Я с детства влюблен в идеал красоты,
В симфонию камня и дерзкой мечты».

И так говорили себе двойники,
Идя, отражаясь в реке, вдоль реки.

И вдруг перед ними разверзлась река,
Жерлом поглотив двойника двойника.

Дом Художника изнутри напоминает древнеегипетский храм эпохи великого Джосера — вдоль нескончаемых стен алебастровые глыбы громоздятся могучими рядами. Статуи обернуты пленкою прозрачною, присыпанной пылью забвения, и перетянуты пожелтевшей бечевою, отчего кажутся исполинскими мумиями, забальзамированными еще жрецами Анубиса. Гипсовые лики удивительно похожи друг на друга.