По обе стороны Днестра

Попутчиком Фаркаши оказался работник внешторга, который ехал за границу в командировку. Он почти все время молчал, уткнувшись в книгу, явно сторонясь иностранца, что весьма устраивало Фаркаши. За всю дорогу они едва обменялись несколькими ничего не значащими фразами по-немецки. Паспортный и таможенный контроль прошел без осложнений. Чехословацкий пограничник, полистав новенький паспорт Степанова и сверив его лицо с фотографией, поставил штамп о въезде, сделав у себя запись о том, что советский гражданин Н. К. Степанов следует транзитом через Чехословакию в Австрию. Пожелав доброго пути, он перешел в соседнее купе.

В Прагу поезд прибыл к вечеру. На перроне попутчика Фаркаши встречали, видимо, сотрудники торгпредства. Фаркаши еще из окна вагона «вычислил» своих соотечественников среди толпы встречающих. И так бывало всякий раз, когда он находился за границей. «Видимо, есть у наших нечто, что отличает их от жителей Западной Европы». Что именно, он сказать затруднялся. «Неужели и меня можно вот так «вычислить»? Последний раз за кордоном Фаркаши был несколько лет назад. Прошло уже достаточно времени, чтобы «пропитаться» воздухом отечества. Да, отечества! Советская Россия стала его второй родиной. «Однако рановато ты, дорогой, начал нервничать, а это — последнее дело».

На ярко освещенной привокзальной площади к нему подъехало такси.

— Просим, пане, — шофер предупредительно открыл дверцу. — Куда ехать?

— В отель «Амбассадор», — коротко распорядился пассажир.

Такси остановилось подле монументального здания старой архитектуры на главной улице — Вацлавском наместе. Внушительного вида портье любезной улыбкой приветствовал гостя и осведомился, какой номер он желает. О цене номеров портье умолчал: в подобных гостиницах не принято говорить о таких незначительных подробностях, все будет указано в счете. Однако Фаркаши и без портье знал, что номера, даже самые скромные, стоят здесь дорого. Но он еще лучше знал и то, что проживание в фешенебельном отеле служит своеобразной визитной карточкой, которая ему может пригодиться.

— Пожалуй, мне достаточно и одной комнаты, — небрежно произнес он по-немецки. — Я не собираюсь долго задерживаться в Праге.

Портье понимающе кивнул, придвинул книгу регистрации постояльцев и попросил назвать имя и фамилию.

— Иржи Мачек.

— Пан чех? — перешел на чешский портье. Фаркаши показалось, что он удивился.

Фаркаши ответил по-чешски утвердительно и взял ключ, прикрепленный к пузатому бочонку. Мальчишка в униформе донес его багаж до самых дверей номера на третьем этаже. Наскоро осмотрев комнату, Фаркаши прошел в ванную, вытащил из кармана пиджака советский паспорт и, держа его над умывальником, поджег спичкой. Толстая бумага нехотя поддавалась огню, но в конце концов огонь сделал свое дело и от паспорта осталась груда пепла, которую поглотила вода. В ней как бы растворился, исчез советский гражданин Степанов, пересекший границу сегодня утром, о чем свидетельствовала запись, сделанная в бумагах чешским пограничником. На белый свет родился гражданин Чехословацкой республики Иржи Мачек.

Фаркаши взглянул в зеркало, провел рукой по щеке. «Не мешало бы побриться, пан Мачек». Мачек… Он еще не знал, как относиться к своей новой фамилии и имени, нравятся они ему или нет. Говорят, человек и его имя неотделимы, они как бы взаимно дополняют друг друга. Ерунда, ничего подобного. В Японии, например, знаменитые поэты в зените славы публикуют свои стихи под другим именем, дабы над читателем не довлела магия прежней славы. Изменившие имя с замиранием сердца ждут, что скажут о произведениях нового, никому не ведомого поэта. Мудрые восточные люди. «А ты ведь совсем не поэт, даже в юности не писал стихов. Просто нужно привыкать к новому имени, пан Мачек, к новой профессии коммерсанта».

Фаркаши побрился, принял ванну, уселся в кресло и закурил. Было начало десятого. Спать еще рано, да и в поезде отоспался; он решил прогуляться по вечерней Праге, и сразу слился с толпой оживленных, хорошо одетых людей, заполнивших Вацлавскую площадь. Так почему-то называлась главная улица чешской столицы, хотя, как с удивлением обнаружил Фаркаши в свое первое посещение Праги, никакая это была не площадь, а просто широкая и нарядная улица. Он еще тогда сразу влюбился в Прагу, где причудливо переплелись седая старина и современность и во всем ощущался ее славянский «характер»: и в округлых славянских, похожих на русские, лицах ее жителей, и в мягком, певучем языке, и в плавных архитектурных линиях.