По обе стороны экватора

А сеньор Жоакин — вы помните его: полицейский из ДОПСа? — является, вероятно, единственным из моих соседей, кому карнавал не доставляет радости и не приносит отдыха: маскируясь под веселящегося обывателя, он вместе со своими соратниками-однополчанами будет наблюдать за тем, чтобы праздник удерживался в строго утвержденных начальством параметрах благонадежности и порядка. Нет, он не будет разнимать драчунов: для этого имеется менее квалифицированный персонал. Сеньор Жоакин будет прислушиваться к песням, дабы не проскочила в карнавальном шуме какая-либо подрывная мелодия, и присматриваться к маскам, чтобы воспрепятствовать непочтительному изображению и высмеиванию властей.

Ну а для негров и мулатов «Санта-Марты» приближение карнавала означает нечто неизмеримо более важное, чем для нас, «сеньоров» и «докторов» из «Сан-Жорже». И это хорошо заметно по тому, как преображается в эти недели «Лузитания». Даже Эскуриньо изгоняет из своего репертуара иноземные мотивы и мелодии, и его щетки работают исключительно в ритме самбы. Карнавал становится главной, а затем и единственной темой жарких споров и доверительных бесед за стойкой или столиками ботекина, и каждый, кто забегает к Старому Педро, чтобы выпить «кафезиньо» или купить сигарет, сразу же оказывается в курсе всех проблем и забот «Санта-Марты».

Даже сейчас, когда я вспоминаю все это с высоты моего уже солидного «карнавального опыта», после того, как выслушал многочасовые рассказы о карнавале Сержио Порто, Албино Пинейро, Сержио Кабрала и других знатоков и хранителей карнавальных традиций, да и сам не раз окунался в водовороты карнавальной самбы, меня при слове «карнавал» все еще охватывает нервный трепет и азартная дрожь. А представьте себе, каково было знакомиться с этим впервые! С каким изумлением узнавал я, например, что молчаливый Флавио, скромный лифтер из отеля «Плаза-Копакабана», которому я сам когда-то, в первый день моего пребывания в Рио, вручал чаевые, оказался всемогущим и всеми уважаемым казначеем «академиков», контролером и распорядителем многотысячного бюджета школы самбы, слагающегося из бесчисленных ручейков доброхотных даяний десятков тысяч жителей фавелы и всех ее поклонников и болельщиков. А молчаливый и сосредоточенный плотник Зека, который буквально за какие-то два дня смастерил детскую площадку во дворе «Сан-Жорже» с качелями, песочницами, скамейками и горками, был, оказывается, руководителем оркестра «академиков». Или, как объяснил мне Сержио Порто, «шефом батареи». «Шеф» — означает и по-португальски «начальник», а что касается «батареи», то читатель, видимо, уже понял, что применительно к карнавальному оркестру этот артиллерийский термин является наиболее точным.

Президентом «академиков» был знаменитый на весь город — его имя упоминалось в газетах не реже, чем фамилия губернатора Неграо де Лима — Натан, старый негр, громадный, как Поль Робсон, и веселый, как Луи Армстронг, был президентом школы самбы «Академикос де Санта-Марта», то есть руководителем, отцом и наставником практически всех обитателей Санта-Марты, всех «академиков» и их болельщиков, пассистов (так зовутся мужчины, танцующие самбу) и каброшас (так называют женщин-самбисток) от самой юной каброши Терезиньи до седовласого патриарха пассистов Дамиана, который хранил на своей спине рубцы от плеток хозяина-рабовладельца еще до отмены рабства в восемьдесят девятом году прошлого века, но до сих пор продолжал каждый год выходить на Авениду.

Вспоминаю, с каким интересом всматривался я в этих людей, слушая их споры, волновался вместе с ними по мере приближения открывающей карнавал субботы.

С каждым днем страсти накалялись все больше и больше, «Лузитания» буквально кипела новостями, и за вынесенными на тротуар столиками все реже слышались анекдоты и все чаще бурлили трагедии и разыгрывались драмы. Ибо каждый карнавал — это не только и не столько веселье, сколько драма. Хотя бы потому, что никогда не удается подготовиться в срок, никогда не хватает средств на костюмы и наряды, на маски и декорации, которые, кстати, называются «аллегориями».

И в этом ежегодно повторяющемся водовороте страстей, больших и маленьких трагедий, обид, разочаровании, неудач случаются иногда потрясения, которые навсегда входят в карнавальный эпос и о которых десятилетия спустя будут с трепетом и со слезами на глазах вспоминать и рассказывать потомки Флавио, Натана и Зеки. Об одной из таких драматических историй и пойдет речь в следующей главе.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ Эти четыре дня

Очень хорошо помню, как все это началось. И как Сержио Порто сказал, что такое могло случаться только в этот день: пятница да еще 13-е число! Поскольку с утра все с тревогой ждали каких-то бед, понимая, что пятница в 13-й день месяца обязательно сулит неприятности, никто в первое мгновение даже не ужаснулся, когда в сизом от табачного дыма воздухе «Лузитании» повисла фраза, разом обрубившая все споры, разговоры, звон кассового аппарата за стойкой и даже шипение сковородок с пиццами на кухне у Лурдес: