По обе стороны Килиманджаро

В кемпинге для автотуристов, расположенном на территории Микуми, меня встретил мистер Норман Кенсетт, управляющий, — словоохотливый пожилой англичанин с очень старой трубкой в зубах.

— Так вы русский? Великолепно! На этой неделе у нас было много немцев, приезжали датчане, шведы, а если прибавить еще французов, уехавших два дня назад, то получится чуть ли не вся Европа!

Несмотря на приветливость мистера Кенсетта, его слова не вызвали у меня особого удовольствия. Сразу почему-то подумалось: должно быть, здесь много посетителей, чего доброго и мест нет.

— Что ж, предоставлю вам самое лучшее помещение— шале № 1, — сказал управляющий с лукавой улыбкой. — Вон то, ближайшее от бара. Ключей у нас нет, заходите, постели и все прочее готово.

Я принялся благодарить его, но управляющий охладил мой восторг. Оказалось, что в этот день в кемпинге не было ни души. Только к вечеру подъехал восторженный англичанин из Замбии и еще двое туристов.

Буквально в нескольких метрах от кемпинга в тени дерева стояли два огромных слона, чуть поодаль — еще несколько. А дальше, в долине с редкими деревьями, уходящей к расплывчатым контурам горных хребтов, в мутно-голубой дымке колеблющегося от жары воздуха я разглядел силуэты жирафов…

— Вижу, вам не терпится, — сказал мистер Кенсетт, попыхивая трубкой, — сейчас самая жара, животные прячутся кто где может. Часа через два здесь будет веселее, а ближе к закату — самое лучшее время для поездки по заповеднику, если не считать раннего утра. Возьмите с собой гида, это стоит всего пять шиллингов.

Когда вечером после поездки по заповеднику я зашел в бар, чтобы выпить бутылку холодного «Ндову», Кенсетт уже сидел за стойкой.

— Как съездили? Видели львов?

— Целых три! Одна львица валялась в траве у ручья, будто мертвая. Совершенно не реагирует на шум мотора, я нарочно несколько раз включал и выключал двигатель — она даже не шевельнулась. А по ручью идут какие-то густые красные пятна. Я думал, это кровь. Гид говорит — от краснозема…

— Возможно. А как другие?

— Еще одну львицу мы вспугнули, да так, что дело чуть плохо не кончилось. Она сидела в большой трубе для стока воды под дорогой. Когда мы проехали над трубой, она выскочила и замерла в выжидательной позе. Вид у нее был довольно хмурый. Я хотел подать немного назад, чтобы сфотографировать зверя вблизи, но гид сказал, что лучше этого не делать.

— Это не первый случай, когда львы забираются в трубы — днем там прохладно. И долго она так стояла?

— Пока мы не уехали.

— Ну а третий?

— Третьим был крупный гривастый лев. По-моему, довольно старый. Весь в рубцах и каких-то ссадинах, с бельмом на правом глазу. Нам его показал гид. Пришлось немного поколесить по бездорожью, кругом трава и мелкий кустарник. Боялся, что камнем пробьет бензобак. Но все обошлось. Без гида мы бы его не нашли. Лежит себе в траве, позевывает. Подпустил совсем близко, на метр, и никакой реакции, даже неинтересно.

Отблески газового фонаря, стоявшего на стойке бара, играли в глубине конусообразной крыши, сплетенной вокруг толстого ствола живого дерева. Бар похож на африканскую хижину, только вместо стен небольшой заборчик, чтобы днем было видно окружающую местность. Вечером из бара, конечно, ничего не видно, кроме белого черепа буффало с мощными рогами, прибитого на пне за стойкой. Неровные отблески газового фонаря заставляют череп гримасничать. На стволе дерева в центре бара висит еще один такой череп, а рядом большой термометр с двумя шкалами — по Фаренгейту и по Цельсию. По Цельсию — тридцать градусов жары. Этикетка на бутылке пива изображает «ндову» — африканского слона. По ней сползают искрясь капельки выступившей испарины.

Я нс видел в Микуми краснозема, — продолжаю я свой рассказ, вспоминая о ручье, — вот в Кении, в заповеднике Цаво, даже слоны какие-то кирпично-красные от пыли. Там действительно сплошной краснозем. А здесь почва темная и слоны другие, угольно-черные. В Цаво сразу можно узнать места, где обитают слоны, все деревья вокруг исковерканы и даже выворочены с корнем.

— Дело в том, — говорит Кенсетт, — что слоны в Микуми питаются травой, а не листьями деревьев. Поэтому и нрав у них более смирный, их размеры и особенно бивни гораздо меньше, чем в Цаво. Хотя некоторые особи достигают четырех и даже шести тонн.

Он вытряхивает пепел из трубки и снова набивает ее табаком.

— У здешних слонов есть одно лакомство. Вот на этом дереве, что в центре бара, растут плоды, похожие на сливы. На языке суахили оно называется «мнонго». Не путайте с манго, это совсем другое. Слоны обхватывают молодые деревья мнонго бивнями и, подняв хобот, трясут до тех пор, пока с них не начинают сыпаться спелые плоды. Говорят, что перезревшие плоды дерева мнонго, начавшие чуть-чуть закисать, опьяняют. Можете представить себе этих гигантов захмелевшими!..

— Как же они ведут себя?