По обе стороны огня [Сборник litres]

Около входа, на маленькой бетонной площадке, стояли три «канарейки» — желтых милицейских «жигуленка». Шатков задержался, постоял немного у угла, понаблюдал за горотделом — проверял ситуацию на опасность. Десять минут назад он сделал последний звонок Игорю Кононенко, — звонил несколько раз и перед этим, и телефон Игорька опять не ответил.

Площадка с «канарейками» была пуста. Но вот из двери показался разбойного вида сержант в фуражке, сдвинутой на казацкий манер набок, потянулся, зевнул и резво побежал по асфальтовому тротуарчику за угол. Потом вышел лейтенант, встретил худощавого горбоносого человека в штатской одежде, скрылся с ним в двери горотдела.

Следом появился капитан — городские милиционеры показывались на улице по старшинству, по восходящей, словно так было положено по уставу — вначале сержант, потом лейтенант, теперь вот капитан.

Шатков по тротуарчику двинулся к горотделу, стараясь, чтоб походка его была независимо-безразличной, как у всякого отдыхающего человека, у которого свободного времени целый мешок, а то, что не вместилось в мешок, он ссыпал в карманы, — подошел к капитану. Тот, несмотря на сонный вид и треск за скулами, оставшиеся после зевка, остро глянул на Шаткова, ощупал его глазами. «Вполне профессионально, — отметил Шатков, — по-собачьи: если вцепится зубами, то отодрать можно будет только с мясом», — ощутил нехороший холодок под ключицами.

— Вы не скажете, товарищ капитан, где бы мне найти Кононенко? — стараясь, чтобы голос был ровным, безмятежным, спросил Шатков. — Он тоже, кажется, капитан, хотя в форме я его не видел.

— Зачем вам понадобился Кононенко?

— Вызывал он меня. Дал телефон, просил зайти.

— Нет Кононенко!

— Где же он?

— Забрали и увезли, — капитан усмехнулся, — в тартарары! — Отвел глаза в сторону, пояснил: — В областное управление. В черном воронке, как преступника. Понятно? А он тебя к себе вызывал, наверное, как преступника?

— Нет, как свидетеля, — сказал Шатков. — Ладно, вернусь, когда Кононенко вновь появится на работе.

— Ага, лет через пять, — капитан по-мальчишески закусил нижнюю губу — видать, понял, что говорил не то, повел головой в сторону: — Зайди к дежурному, он тебе все объяснит.

— О-о, это целая проблема — времени у меня в обрез, я и с Кононенко хотел договориться на следующий раз. — Шатков сдвинул рукав куртки, обнажая запястье — часов на руке не было, часы он оставил в сумке, улыбнулся виновато: — Вот вечная торопежка! Часы дома забыл. Или сняли? О-хо-хо! — Шатков побледнел. — Точно сняли… В магазине. Там, где «херес» продают. Вот нелады! Я сейчас, товарищ капитан! — Он развернулся и вприпрыжку понесся назад, нырнул за угол дома, вскочил в какой-то кривой старый дворик, выложенный булыжником, перемахнул через забор и очутился в сквере.

В этом городе было полным-полно мелких скверов — словно бы специально отведены места для свиданий, — среди акаций, лаврового кустарника, колючих зарослей неведомого Шаткову дерева.

Стояла скамейка и в этом сквере. Шатков забрался на нее с ногами, выглянул. Капитан растерянно отер рукой лицо, помял глаза, метнулся назад в горотдел, громко хлопнув дверью, потом показался вновь. За ним на улицу выскочило человек пять сотрудников в куцых, тесно сидящих мундирах — то ли партия форменной одежды поступила в горотдел мелкоростовая, то ли здорово раздобрели ребята на дармовых харчах, — бегом понеслись к углу здания, за который только что свернул Шатков. Капитан устремился следом.

— В магазин, где «херес» продают, туда! — прокричал капитан, мигом запыхавшись — голос у него сел в несколько мгновений: значит, вчера «принял на грудь» солидную порцию. — Он туда побежал, в магазин. Часы у него вроде бы сперли!

Милиционеры нестройно, как бегуны, выдохшиеся на длинной дистанции, вразнобой топая ногами, пробежали мимо, они хорошо знали, где что находится, где что продается, и тем более — магазин, в котором с утра торгуют «хересом» — хорошим вином, которое местные алкаши приравняли к бормотухе. Капитан, держась рукою за грудь, прошаркал следом.

«Надо же, — посочувствовал ему Шатков, — такой молодой и уже такой больной…»

Ни в палатке, ни в продовольственном магазине, расположенном на углу горбатой улочки — витринами к морю, — они Шаткова не нашли и, тяжело дыша, вернулись к зданию горотдела.

— Надо же, утек! — громко возмущался один из догонявших, белобрысый, розовощекий, со светлыми, невидимыми на лице бровями. — Когда же он успел?

— Тот, кто умеет — всегда успевает, — пробурчал капитан.

— А вы, товарищ капитан, приметы его не запомнили?

— Запомнил. Обычное невыразительное лицо. Ты же знаешь этих людей — они никогда не бывают выразительны и поэтому не запоминаются. Лобастый — видать, высшее образование имеет, глаза сердитые, голубые… нет, синие, сбоку на подбородке метка — то ли ожог, то ли финкой оставлена.