Лицо у козлобородого изменилось, сделалось жестким — нет, не верно, он не был шестеркой, был семеркой, в подчинении у него находилось две-три шестерки. Может быть, даже и Мулла, у которого Шатков отнял пистолет, и точно ведь Мулла. Шатков отнял оружие у подчиненного, а старшой, начальник, бишь, — человек с козлиной мочалкой на подбородке, пришел выручать и его, и самого себя: пушка-то денег стоит, за пушку Николаев по головке не погладит, вполне может за пистолет открутить пару необходимых в жизни мужчины деталей.
Нэлка издевательски рассмеялась:
— Я же тебе говорила!
— Правильно, — сказал Шатков и предупредил на всякий случай козлобородого: — Чашечку на стол ты даже поставить не успеешь!
Козлобородый нервно дернул щекой, аккуратно поставил чашку на стол, произнес довольно спокойно:
— Вот, чашку я поставил… И что дальше?
— Дальше то, что с тобой говорить я не буду.
— А с кем будешь?
— С Николаевым.
— И пушку вернешь только Николаеву?
— Догадливый! — Шатков постарался, чтобы в его голосе прорезались восхищенные нотки.
Козлобородый на эти нотки никак не отреагировал и тогда Шатков сказал:
— Пушка — это предлог. К Николаеву у меня есть дело. Из Москвы.
— Понял! — лицо у козлобородого чуть отмякло, жидкое железо, натекшее было в глаза, истаяло, но настороженность не исчезла, козлобородый был начеку. Шатков тоже не дремал — он также был начеку. Козлобородый отер рукой рот, помял пальцами губы. — Ладно. Я передам!
— За пушку не беспокойся, — сказал Шатков. — Пушка не пропадет. Послужит либо вам, либо… мне. — И видя, что козлобородый свел брови вместе (на лице его возникла боль, будто козлобородый попал в смертельный капкан), Шатков понял, что находится на верном пути и проговорил медленно, чтобы каждое слово дошло до козлобородого: — Мне нужна встреча с Николаевым, понял? Искать меня не надо, я сам объявлюсь здесь, у Нэлки. Вся связь через Нэлку.
Нэлка не удержалась, фыркнула:
— Не хочешь ли ты сделать из моего жилья конспиративную квартиру? Где Ленин с Марксом встречались. — Выругалась, адресуя свою ругань сразу к обоим: — Вот козлы!
— Помолчи! — приказал ей козлобородый.
— Ох, как я испугалась сухого начальственного тона. Может, ты еще и пристрелишь меня?
— Может, и пристрелю. На пару с хахальком. — Лицо козлобородого сделалось жестким, будто отлитым из металла, он потянулся было рукой, к карману, но Шатков опередил его, сунул руку в куртку, натянул ткань стволом пистолета и предупредил:
— Поменьше резких движений. Я все равно окажусь быстрее.
Козлобородый нехотя положил руки на колени.
— Что еще, кроме того, что ты просишь о свиданке, передать Николаеву? Может, букет цветов?
— Купи на улице и передай. Можешь сделать это от моего имени. — Шатков, натягивая куртку еще больше, ткнул стволом пистолета в сторону козлобородого: — А теперь вон отсюда.
Козлобородый молча поднялся и вышел из квартиры.
— Лихо, — восхитилась Нэлка, — очень лихо! — Потом озабоченно потерла пальцами виски: — Это что же, ты у меня жить собираешься?
Шатков в ответ усмехнулся:
— Разве я тебе не говорил, что мне моя жизнь дорога? Не-ет, ни селиться, ни жить я здесь не собираюсь. Стоит мне один раз забыться легким сном, как сон этот может оказаться последним. Не правда ли, детка? — Шатков пальцем пощекотал Нэлке подбородок. Вульгарный жест, Шатков и без подсказки знал, что он вульгарный, поэтому так и поступал.
Нэлка снесла это терпеливо.
Ближе к вечеру, уже в шестом часу, Шаткова повезли к Николаеву — на «жигулях» приехали двое парней, тех самых, что нападали на него около телефонной будки. Шатков сжался было, собрался в кулак, готовясь к очередной драке, но на лицах приехавших возникли виноватые, совершенно одинаковые улыбки, и Шатков с облегчением понял: драки не будет, у этих парней есть указание вести себя мирно. Значит, просьба его до Николаева дошла.
— Ну, поехали к начальству, раз просился, — сказал один из парней.
Молча, подхватив свою сумку, Шатков направился к двери.
— А заплатить? — воскликнула Нэлка. — Кто за тебя будет платить?
— Я ведь еще собираюсь вернуться. Можно, заплачу потом, за все сразу?
— Деньги сейчас!
Шатков остановился, достал из кармана две стодолларовых кредитки и, поплевав на них, прилепил к стенке.
— Этих баксов пока хватит? А? Аванс!
Город затих, на улицах почти не было людей, носились только шустрые машины — что-то в городе изменилось, изменилось почти неуловимо, а вот что именно, Шатков не понял, отметил только это странное, словно бы перед боем изменение.
Машина вскарабкалась на гору, стала вилять по кривым татарским улочкам, устланным старым камнем, здесь, на высоте, здорово пахло морем — внизу этот запах был едва приметен, а тут от него начало остро пощипывать ноздри, само море, серое, железно-тяжелое, находилось совсем рядом, под улочками, под домами, под крутой, со сползающей в воду горой.