По образу и подобию

Надин кивнула оператору, расправила плечи и слегка тряхнула волосами. Ее непринужденная улыбка сменилась серьезным, озабоченным выражением.

— С вами Надин Ферст. Я нахожусь в Центральном парке. Со мной лейтенант Ева Даллас и детектив Делия Пибоди из отдела убийств Нью-Йоркского департамента полиции и безопасности. Позади нас замок Бельведер, одна из уникальных достопримечательностей Нью-Йорка, недавно ставшая местом жестокого убийства. Элиза Мейплвуд, женщина, которая жила и работала неподалеку отсюда, одинокая мать четырехлетнего ребенка, подверглась нападению совсем рядом с тем местом, где мы сейчас находимся. Она была жестоко изнасилована и убита. Детектив Пибоди, я знаю, что ваша следственная бригада занимается раскрытием убийства Элизы Мейплвуд. Не могли бы вы рассказать нам о продвижении дела по задержанию ее убийцы?

— Мы активно разрабатываем все версии и используем все имеющиеся у нас ресурсы.

— Вы уверены, что вам удастся произвести арест?

«Не испогань все дело! — приказала себе Пибоди. — Не вздумай лопухнуться».

— По делу проводятся активные следственные действия. Лейтенант Даллас и я продолжаем работу по выявлению личности преступника, напавшего на мисс Мейплвуд, собираем улики и свидетельские показания. Надеюсь, что в конечном счете все это приведет к задержанию преступника.

— Не могли бы вы поподробнее рассказать нам об этих уликах?

— Я не вправе раскрывать специфические детали данного расследования, так как это может повредить следствию и помешать изобличению преступника в суде.

— У вас как у женщины, детектив, возникает личное отношение к данному преступлению?

Пибоди собралась уже все отрицать, но вовремя вспомнила, что у этого интервью есть тайная цель.

— Как полицейский я обязана сохранять объективность в любом расследовании. На личном уровне невозможно не испытывать сочувствия к жертве любого преступления и негодования по отношению к преступнику, но нельзя позволять этому сочувствию и этому негодованию возобладать над объективностью и помешать расследованию. Мы всегда и во всем должны исходить прежде всего из интересов жертвы. Как у женщины у меня вызывает и сочувствие, и негодование то, что произошло с Элизой Мейплвуд. Как офицер полиции я хочу, чтобы человек, ответственный за ее страдания, за страдания ее родных и друзей, был найден и понес наказание.

— Вы согласны, лейтенант Даллас?

— Да, согласна. Женщина вышла из дома, собираясь погулять с собакой в крупнейшем парке города. У нее была отнята жизнь, и одного этого уже достаточно для негодования. Но жизнь была отнята у нее умышленно, со зверской жестокостью. Как полицейский и как женщина я буду преследовать человека, который отнял жизнь у Элизы Мейплвуд, чего бы мне это ни стоило. И сколько бы времени это ни заняло, я не остановлюсь, пока он не предстанет перед судом.

— В чем заключалась особая жестокость, о которой вы упомянули?

— В данный момент эта деталь преступления не предназначена для предания гласности.

— Вы не считаете, что публика имеет право знать, лейтенант?

— Не думаю, что публика имеет право знать все. И я убеждена, что средства массовой информации обязаны уважать решение городского департамента полиции сохранить в тайне некоторые детали. Мы делаем это не для того, чтобы лишить публику ее прав, но лишь для того, чтобы не повредить расследованию. — Ева нахмурилась. — Надин, — продолжала она, и Надин растерянно заморгала: Ева никогда не обращалась к ней по имени прямо в эфире, — мы с вами женщины на руководящих постах, если можно так сказать. Как бы ни возмущало нас подобное преступление, а в данном случае речь идет о преступлении, специально направленном против женщин, мы обязаны сохранять профессионализм в нашей работе. Это наш долг. И мне представляется необычайно важным, что в этом деле, в деле Элизы Мейплвуд, на ее стороне выступили именно женщины. Именно женщины доведут это дело до конца и позаботятся о том, чтобы ее убийца был наказан по всей строгости закона.

Надин хотела еще что-то сказать, но Ева покачала головой.

— Это все. Выключите камеру.

— У меня есть еще вопросы.

— Это все, — повторила Ева. — Давай прогуляемся.

— Но… — Надин оставалось только вздохнуть, так как Ева уже зашагала прочь. — Эй, притормози! Я все-таки на каблуках.

— Ты сама их надела, подруга.

— Ты носишь оружие, я ношу каблуки. Это инструменты нашего ремесла. — Надин подхватила Еву под руку, чтобы заставить ее замедлить шаг. — Теперь скажи мне не для эфира: что означал этот последний монолог?

— Это было личное послание убийце.

— Расскажи мне, что он с ней сделал. Меня это с ума сводит.

— Он вырезал у нее глаза.

— Господи! — Надин устремила взгляд в чащу деревьев. — О господи! Она была уже мертва?

— Да.

— И на том спасибо. Значит, по городу рыщет психопат, зацикленный на ненависти к женщинам? Не лично к Мейплвуд?

— Это моя рабочая теория.

— Вот почему ты предложила это интервью… Три женщины. Умный ход!

— Скажи, ты знакома с Брин Мерриуэзер?