По образу и подобию

Разумеется, Бог свободен в Своих поступках, и свобода Его неограниченна: она, эта свобода, возвышается и над законом, и над моралью, и над необходимостью. Бог волен быть таким, каковым пожелает. Проблема выбора между добром и злом никогда не стояла перед ним, всё, что Им ни делалось, было «добро зело» — так гласит Писание.

Но и человек сотворён свободным, поскольку духовность и свобода, в сущности, есть одно и то же. Могут ли в таком случае сосуществовать две свободы — Бога и человека, не ущемляя при этом неограниченных прав (ведь свобода — это отсутствие каких-либо ограничений) противной стороны? Мы вынуждены ответить отрицательно: двум свободам нет места в сотворённом Богом мире. Свобода может быть только одна.

Таков Бог. Таков идеал, бездушный, самодовольный, эгоистичный и лицемерный — идеал, к которому должен стремиться человек. Но должен ли? Если уподобление Богу есть достижение «совершенства», в основе которого лежат вышеназванные качества, должен ли человек желать осуществления богоподобия?

И да, и нет. Да — поскольку богоподобие предполагает достижение полноты творческой самореализации и знания человеком всех сторон бытия. Нет — поскольку человеческий дух для полной своей реализации нуждается в гораздо большем, нежели может дать ему уподобление Богу.

Это большее есть любовь.

Именно этого, присущего только человеку, качества Бог как раз и лишён. Человек приобрёл его вопреки воле Бога, вопреки запрету, наложенному на вожделенный плод с древа познания. Так называемое «грехопадение», таким образом, открыло человеку путь не только к интеллектуальному насыщению его духовной сущности, но и к прекрасному чувству любви, к проявлению сокровенных, исконно человеческих свойств его существа. С первых же шагов покинувший Бога человек учится понимать красоту человеческой души, в общении с себе подобными постигает самую сложную и самую важную из всех наук — науку любить и быть любимым.

Нет, не добро и зло познал человек, вкусив от запретного плода человек познал любовь. Познал сам, нарушив Божий запрет, а познав, не смог больше дышать приторным воздухом Эдемского рая — и ушёл от Бога.

Создав человека, Бог в Своём творении превзошёл Самого Себя: Он создал существо, потенциально обладающее большим, чем имеет в Своем арсенале Он Сам. Да, человек не всемогущ и не всеведущ, а творческие возможности его ограничены и не сравнимы с божественными — однако человек не был бы Человеком, если бы, будучи, подобно Богу, всемогущим, всеведущим и творчески совершенным, он не обладал при этом способностью любить.

Любовь есть то, что отличает человека от Бога, поднимает человека над Богом, создаёт своего рода новую «онтологическую пропасть» между Творцом и Его творением — с той лишь разницей, что стремиться к её преодолению должен уже не человек, а Сам Господь Бог. При этом, однако, следует заметить, что, как человек никогда не сможет преодолеть первую пропасть (о которой говорит Н. Лосский), так и Богу никогда не дано преодолеть вторую. Даже обладая совершенным всемогуществом, Бог останавливается перед этой пропастью пропастью, навсегда отделившей Его от человека и его мира. Здесь, у края бездны, кладётся предел божественному всемогуществу.

Так, как может любить человек, Бог любить не способен: Его холодная, расчётливая, эгоистичная псевдолюбовь есть лишь тусклый отблеск, жалкое подобие того истинного, бескорыстного, жертвенного, порой безумного, но всё же святого чувства любви, которое вошло в человека вместе с «запретным» знанием. Бог никогда не сможет понять человека, вылепленного Им по «образу и подобию» Своему, Бог никогда не сможет подняться до Своего творения, до тех недосягаемых вершин, куда вознёс человека его свободный дух. В этом, кстати, и заключается парадокс божественного творчества: сотворить нечто, превзошедшее Его Самого, подвластно только Богу. Что ж, отдадим должное великому Творцу — здесь Ему равных нет.

Таким образом, человек только тогда достигает духовной полноты и совершенства, когда, наряду со способностью к творчеству и познанию тайн бытия, он обретает также и способность любить — способность, которая лежит за гранью идеи богоподобия и которая идеей богоподобия никоим образом не определяется. И только тогда человек станет Человеком, когда, наряду с богоподобием, он осуществит в себе также и истинное человекоподобие. Именно в этом и состоит смысл жизни каждого человеческого существа.