По образу и подобию

Валерий Брюсов констатировал примерно полвека назад: «Стихи пишутся затем, чтобы сказать больше, чем можно в прозе». А наш современник Борис Слуцкий тоже задолго до упомянутого эксперимента написал стихотворение «Творческий метод».

Я вывернул события мешок
И до пылинки вытряс на бумагу.
И, словно фокусник, подобно магу,
Загнал его на беленький вершок.
Вся кровь, что океанами текла,
В стакан стихотворенья поместилась.
Вся мировая изморозь и стылость
Покрыла гладь оконного стекла.
Но солнце вышло из меня потом,
Чтобы расплавить мировую наледь.
И путникам усталым просигналить,
Каким им ближе следовать путем.
Все это было на одном листе,
На двадцати плюс-минус десять строчек.
Поэты отличаются от прочих
Людей
     приверженностью к прямоте
И краткости.

Вот оно, описание способа, которым поэт моделирует действительность! А главное — это ведь не только описание…

Разумеется, произведение искусства несет читателю, зрителю, слушателю информацию. Но и с законами теории информации, когда их применяют к искусству, происходят странные превращения.

Всем известно, что опечатки и орфографические ошибки встречаются не только в длинных книгах, но и в коротеньких телеграммах. Этот простой факт — проявление того, что Норберт Винер называл «неизбежностью утраты части информации в канале связи». Утрату эту, в свою очередь, он рассматривал как проявление всеобщего «закона возрастания энтропии», в силу которого сложное становится менее сложным, упорядоченное — менее упорядоченным (увы, здесь нет места для более подробного объяснения. Но вы его найдете в немалом числе популярных книг и статей). Язык наш принимает меры для борьбы с энтропией информации. Нужно много опечаток — одной не обойдешься, — чтобы резко исказить смысл фразы. Ученые говорят об избыточности языка — это и есть способ защиты от утери сведений при их передаче. Лишнее здесь оказывается необходимым.

А вот из песни слова не выкинешь! Из настоящей прозы — тоже. Со словом что-то потеряет весь роман, потому что в нем нет — или не должно быть — лишнего и ненужного. То, что обязательно для информации вообще, в информации в искусстве, оказывается, отсутствует! Здесь нужны детали и подробности, мелочи и повторы. Все это несет смысловую нагрузку. Можно без вреда сократить инструкцию, но не хороший рассказ.

Тут можно провести аналогию с «неподчинением» живой природы закону энтропии, царствующему в мертвой природе. Жизнь борется с энтропией в природе, искусство — с энтропией в информации. Мало того, информационное значение художественного произведения как модели действительности может со временем даже возрастать.

«Красное и черное» Стендаля, как известно, не оцененное современниками, говорит, по-видимому, нам больше, чем им. Шекспир был одно время забыт у себя на родине. Сейчас его пьесы вызывают у нас и такие мысли и ассоциации, которых автор просто не мог предвидеть. Четыреста лет прошло с тех пор, как написаны его трагедии и комедии, и за это время они, конечно, кое-что потеряли, если рассматривать эти пьесы только в качестве носителей информации о жизни той эпохи. Если вы заглянете в комментарии в дореволюционном собрании сочинений Шекспира, вы обнаружите, что совершенно «не понимали», скажем, «Сон в летнюю ночь». Оказывается, комедия полна намеков по поводу придворных интриг и политических событий того времени. Это до нас практически не доходит. А пьесу ставят и переиздают! Потому что, потеряв по закону энтропии информации часть сведений, она приобрела новые — за счет того, что многие черты модели мира Шекспира оказались верны и для нашего времени, потому что он создавал правдивые образы людей. Может быть, его герои в чем-то больше похожи на наших современников, чем на людей его века.

Все это, разумеется, имеет отношение только к настоящему, подлинному искусству.