Тогда Феофаныч и фельдшер стали ее стыдить и доказывать, что оба они «из простого звания»; могли стать сапожниками или какими-нибудь стрелочниками, а вот получили образование и «вышли в люди».
После третьей и четвертой рюмки они приступили к испытанию Володиных склонностей и призвания, задавая вопросы по арифметике, по грамматике и священной истории. Так судьба его бесповоротно решилась: почти в тринадцать лет от роду он попал в первый класс гимназии…
Клички «верзила», «орясина», «Голиаф», данные второгодниками Володе, в течение первых недель задевали его. Но, упорно решив перегнать в ученье «барчат», как он с первого дня про себя назвал всех гимназистов, уже в первой четверти года Володя сделался первым учеником. Из класса в класс это звание он нес в течение всех семи лет. К шестому классу учения начальство рекомендовало Володю родителям как репетитора для отстающих. Сочинения Белинского и Герцена, Чернышевского, Добролюбова и Писарева стали знакомы самому Володе в пятом классе, когда он близко сошелся с общительным семиклассником Федей Рощиным, через которого получил возможность брать для чтения книги из библиотеки Виктора Сергеевича. Через Федю же и его друга Васю Фотина познакомился Володя на другой год и с Иваном Петровичем Баграмовым.
В последнее лето оба, Володя и Федя Рощин, гостили в деревне у Баграмова. Именно там они прочли «Воскресение» Толстого, а после в городе, в узком кружке на квартире Рощина, устроили «суд над Нехлюдовым». К этому времени Федя окончил гимназию. Он уезжал в Москву, на юридический факультет университета. По его отъезде Виктор Сергеевич пригласил Володю домашним учителем к сыну Вите, чтобы после болезни тот смог нагнать упущенное и возвратиться в свой класс. Витя был самым младшим из третьеклассников, и Анемаиса Адамовна не желала из-за его болезни утратить это своеобразное «первенство». Потому решено было Витю готовить с учителем дома. Потому-то Шевцов и стал ежедневно бывать в доме Рощина, где всегда находил его доктор Баграмов в каждый приезд с «почтой».
Теперь, в восьмом классе, Володя шел первым в гимназии кандидатом на золотую медаль. Дружелюбное отношение гимназического начальства к этому серьезному и целеустремленному юноше еще в седьмом классе было несколько поколеблено справкой о нем полиции, которая запросила у директора гимназии сведения об успехах и поведении гимназиста Шевцова Владимира, потому что, по сведениям, полученным полицией, он встречался на частной квартире с проезжим из ссылки опасным социал-демократом. Полиция Володю не потревожила, но полицмейстер рекомендовал директору обратить внимание на образ мыслей Шевцова. Начались придирки и испытания, которые предупрежденный Чижиком Володя выдержал с ловкостью и остроумием.
Социал-демократические знакомства и связи Володя хранил умело и скромно. Он видел в подпольной работе не романтическое приключение, а дело всей своей жизни. Революционные связи Шевцова были в иной среде, далеко от гимназии.
Кончились освещенные улицы. Город, казалось, замер на несколько минут перед торжественным мгновением смены столетий. Прохожие и проезжие исчезли с морозных улиц. Володя досадовал, что на своем одиноком извозчике он слишком заметен в этой снежной пустыне, и тут же про себя засмеялся: «Заметен? Кому?!»
— Стой! Тут! — остановил он извозчика, расплатился и торопливо шагнул во двор, с детства известный ему проходными воротами на две улицы. Обычно темные в этот час окна рабочих домишек тут и там светились огнями. Кое-где раздавались приглушенные двойными рамами звуки гармоники, слышалось пение… Железнодорожная слободка тоже встречала наступающий Новый век…
Володя вышел на параллельную улицу. Ряды кособоких мелких домишек беспорядочно и неровно, утопая в сугробах, бежали под горку, к Нижней слободке.
С горки, наезженной за зиму; донеслись до Володи голоса ребят, катающихся на санках и на ледянках с горы и вдоль улицы Нижней слободки, где когда-то катался, бегая в материнских валенках, и Володя. Сесть бы на санки сейчас, так он и теперь, казалось, знал бы тут каждый ухаб и крутой поворот, столько раз пролетал он эту капризную улицу — горку.
Знакомый пёс у крылечка, гремя цепью, кинулся заснеженными, мохнатыми лапами на грудь. Дядя Гриша сам отпер дверь Володе. Знакомая маленькая прихожая была освещена лампадкой перед иконой и завалена шубами, шапками и платками.
В «зале» играют вальс на гармонике, поет сильный голос хозяйского брата Ильи и доносится разговор.