По ошибке (СИ)

Именно поэтому она обхватила плечи Нацу, запустив руку в розовые пряди, а не оттолкнула его. Именно поэтому сумочка из ее рук выскользнула, а губы ответили на требовательный поцелуй. Именно поэтому, из-за разъедающего душу одиночества, которое одарило ее своими крепкими объятьями, она стояла здесь, в Центральном парке, чувствуя, как чужие теплые ладони держат ее талию и шершавый язык исследует кромку ее зубов.

Люси провела рукой по оголенной шее Нацу, с трудом оторвавшись от желанных губ. Их глубокое дыхание смешалось. Люси сжала в руках ворот кожаной куртки парня, опустив взгляд и попытавшись привести в порядок сбившееся со своего ритма сердце. Мысли в голове смешались, образуя склизкую субстанцию, но Нацу, кажется, это не волновало. Он сильнее прижал ее к себе, столкнувшись лбами, и медленно, словно стараясь не спугнуть маленького олененка, коснулся ее подбородка. Взгляд Люси встретился с ним.

Кислород решил покинуть легкие.

- Так, - улыбнулась Хартфилия, положив руки на грудь Нацу, останавливая напор парня, - мы должны остановиться.

- Почему? – выдохнул он, придвинувшись ближе, и даже баррикада из вытянутых рук не могла помешать ему.

- Потому что нам, наверное, стоит…

Дальнейшие слова Люси потонули в новом поцелуе. Не мягком и не нежном. Напористом, страстном, нуждающемся. Хватка Нацу усилилась до боли в мышцах, губы с силой сминали ее, проталкиваясь языком внутрь, и на какое-то время Люси позволила себе утонуть в этих ощущениях. В крепких объятьях и вкусе терпкого амаретто на кончике языка, в жаре чужого тела и аромате дорогого парфюма. Раствориться в мыслях, в движениях… в Нацу.

Люси улыбнулась сквозь поцелуй. Одиночество ослабляло свою хватку, и небывалое чувство чужого (родного) тепла заполнило ее до краев. Оттолкнув ненужные мысли о мотивах, о последствиях, о недосказанности, она обхватила «Баристу» за шею, полностью отдавшись новым ощущениям.

Казалось, что они оба были опьянены, хотя никто из них не пил. Они громко смеялись, не обращая никакого внимания на косящихся на них прохожих. Люси подхватила лежащую на асфальте сумочку, а Нацу с мягкой улыбкой притянул ее к себе, словно не мог прожить ни минуты без чувства мягких губ девушки. В такси, полностью пропахшем неприятным запахом дешевых сигарет, Люси аккуратно вытирала из уголков губ Нацу алые разводы ее помады, и она боялась представить, во что превратился ее макияж. Но парня это, кажется, не смущало. Он вновь и вновь посасывал ее губы, запуская пальцы в идеальную укладку, и поцелуи его были похожи на жадные глотки разморенного жарой путника.

И невольно в голове поселилась настойчиво стучащая мысль, что что-то здесь было не так. Неправильно. Что-то, что она не учла.

Мередит не повела бровью, когда они ворвались в холл дома запыхавшиеся, с растрепанными волосами, шальными взглядами и размазанной по лицам помадой. Не отпуская руки Люси, Нацу широко улыбнулся консьержке и без слов потащил девушку в сторону лифта.

Он тут же припер ее к зеркальной стене, склонившись над оголенной шеей. Шарфик, любимый и дорогой сердцу, скользил между его пальцев, в то время как Нацу мокро втягивал кожу на ее шее, наверняка, оставляя свои метки. Люси безвольно стонала, впиваясь алыми ногтями в кожаную куртку, уже рисуя у себя в голове, как она этими самыми ногтями впивается в обнаженную спину Нацу.

Лифт остановился, впуская в себя прохладный воздух. Они не обратили на это ровным счетом никакого внимания. Хартфилия притянула его для нового жаркого поцелуя, тихо постанывая от требовательных ласк парня.

Они ворвались в его квартиру, кое-как сумев вставить ключ в замочную скважину. Он тут же стянул с нее черное пальто, и с почти звериным рыком припал к бледным ключицам, судорожно пытаясь справиться с маленькими пуговицами на блузке. В какой-то момент до ушей Люси донесся звук рвущейся ткани и удара пуговиц о паркет. Она откинула в сторону его кожаную куртку, запуская руки под рубашку и оглаживая теплые бока. Нацу опалял своим горячим дыханием мочку уха, шептал какие-то глупости и вновь накрывал губы поцелуем.

Люси чувствовала расползающийся жар от прикосновений Нацу, скользящее гладкой змеей возбуждение, которое срывало все тормоза, заставляя ее желать только одного – жаркого шепота, страстного секса и яркой разрядки.

Нацу стягивал с нее одежду, обволакивал жаром дыхания и ароматом парфюма, оставлял собственнические укусы и красные цветы засосов, и Люси полностью отдавалась умелым ласкам, погрязнув в тумане возбуждения. Та противная мысль все продолжала раздражающе что-то шептать, но она не могла прорваться сквозь плотный туман острого наслаждения.