По ошибке (СИ)

      С первым криком новорожденного ребенка? С первым сказанным словом? С первым походом в школу или первой влюбленностью? Эти моменты похожи на кадры старой кинопленки, которую, порой, так хочется пересмотреть. Нет определенного старта для жизни, и я говорю не о жизни с биологической точки зрения. Нет, это нечто более глубокое. Я говорю о жизни, которая не похожа на пыльные страницы однообразия. Я говорю о жизни, полной яркими красками, когда человек может действительно с наслаждением вдохнуть воздух и свободно, без тяжести на душе, сказать: „Я живу“.

      Ведь человек может и не жить, в то время, как его жизнь будет продолжать неумолимо двигаться вперед.

      Жизнь похожа на бег с препятствием. Тебя пускают на эту трассу с первых твоих дней и дают хорошего пинка, и может получиться так, что в один момент ты остановишься и обернешься назад. И окажется, что вся твоя осознанная жизнь прошла мимо тебя. Тебе тридцать. У тебя есть стабильная работа и вроде как сложившийся быт. Возможно, верные друзья, собака и кофе в шесть тридцать каждое утро в кофейне на углу.

      Но потом, смотря за своими друзьями, за тем, как они женятся, заводят семью, строят свой дом и нянчат на руках детей. В эти моменты ты как никогда начнешь осознавать, что, кажется, застрял где-то давно, в далеком и покрытом дымкой прошлом.

      Жизнь удивительна и непредсказуема, но нам не остается ничего, кроме как бежать по этой тяжелой трассе. Ведь если не бежать, то что тогда? ..».

      © Люси Хартфилия. „NY’s Mistakes“.

***

Днем на улицах Нью-Йорка было по-настоящему оживленно. Забитых и сонных по утрам работяг, брокеров и почтальонов сменял нескончаемый поток туристов, подростков, аниматоров и бродяг, которые в это самое время находили себе местечко где-нибудь на лавочке в Центральном парке, прося милостыню.

Люси уже и забыла, когда в последний раз была на улице не позже десяти утра и не раньше шести вечера. Этот промежуток времени работы был белым пятном, в котором ей начало казаться, что город по-настоящему вымирал, концентрируясь лишь на редакции журнала, суматохе, интервью и фотоссесиях, в которые она была погружена с головой. Вечером же, возвращаясь домой, она сталкивалась с уже другим Нью-Йорком. Тихим и спокойным, который становился таким в преддверии ночного гула, который про себя она называла пиком бодрствования Нью-Йорка.

 — Я думаю, что это хороший опыт для тебя, — усмехнулся Нацу, идя рядом с ней по оживленной улице Верхнего Ист-Сайда (он широко улыбался, ловя руками падающие снежинки, отчего Люси хотелось закатить глаза на такое ребячество). — Все-таки это время одно из самых прекрасных. Знаешь… Время, когда город по-настоящему вдохновляет!

— Боже, Драгнил, когда ты репетируешь хоть? — усмехнулась Люси, стряхивая с его куртки приличный слой снежинок. — Такое чувство, что ты вообще не работаешь.

Краем глаза она заметила, как несколько девушек покосились на них и начали что-то оживленно обсуждать. Люси уже видела подробный пост на тамблере об этом обыденном действе.

— Гилдартс дал нам два выходных в преддверии постановки. Это его традиция.

— Странная традиция.

— Люди вообще странные, — усмехнулся он, покосившись в ее сторону, — не находишь?

Люси решила промолчать, на секунду прикрыв глаза.

Руки согревало тепло горячего стаканчика, на котором размашистым почерком Ромео было выведено „глясе“ и ее имя (почему-то с маленькой буквой и длинным завитком на букве „и“), и Люси поднесла стаканчик ко рту, вдохнув приятный ванильный аромат мороженого, смешавшийся с терпким запахом кофе.