По острию любви

Он смотрит на меня тёмным взглядом. Тем самым, который я ощущаю всегда, когда работаю в баре. От него странный мороз по коже, что хочется сжаться в комочек. Я будто под прицелом ружья, которое вот-вот в меня выстрелит.

— Спасибо вам. За то, что помогли, — прокашлявшись, хрипло выдаю я, отведя взгляд в сторону огромного окна.

Становится немного легче, когда я не смотрю в эти чёрные омуты его глаз.

Он молчит.

Не двигаясь с места, маленькими глотками выпиваю напиток. И как только ставлю пустую кружку на столешницу, Громов наконец-то подаёт голос:

— Надо бы поговорить, Юля. Обо всём, что сегодня ночью произошло.

— Я очень вам, Денис Алексеевич, признательна, что…

— Проехали, — жёстко рубит, перебивая мой быстрый поток благодарности. — Как часто это происходит? — и, видя мой растерянно-недоумевающий взгляд, поясняет. — Приход бравых слуг народа по ночам. Хотелось бы знать, как часто ты срываешься по ночам с рабочего места.

На красивом суровом мужском лице прямо считываю: сколько раз, по его мнению, меня прикрывали мои коллеги.

— Это было в первый раз, — говорю растерянно и, видя скептический взгляд, чуть ли нес яростью вскрикиваю. — Клянусь вам!

На кухне повисает давящая тишина.

А меня почему-то такая злость охватывает.

Чуть ли не с вызовом смотрю на Громова, сама обмирая от той смелости, которая на меня накатила.

— Ла-адно, — тянет мужчина. — Давай проясним пару вопросов. Ты опекун брата, а родители где?

Каждый раз, когда слышу этот вопрос, сердце сжимается от боли и разочарования.

— Нет их, — хриплю чуть ли не шёпотом, отводя взгляд в сторону.

И ведь не соврала, нет.

Отец умер, когда брату был всего годик. А мать?..

Ну, можно сказать, она тоже умерла. Для меня точно умерла, когда я узнала про то, что творил наш отчим.

И это я сейчас не о себе. То, что отчим бил меня, я худо-бедно, но похоронила в самых потаённых уголках своей памяти. Но то, что он творил с братом, а мать на это просто смотрела и молчала… Нет, после такого никакая женщина не имеет права называть себя матерью.

Так что да, для меня она точно умерла.

Во рту появляется горечь.

Господи, как же я устала.

Как же хочется иметь кого-то рядом, на кого можно переложить все свои проблемы, которые возросли в геометрической прогрессии после сегодняшней ночи.

Пристальный и выжидающий взгляд Громова чуть не толкает меня на то, чтобы открыться ему. Пожаловаться, рассказав всю свою подноготную.

Но стыд, который я ощущаю всякий раз, когда мне приходится говорить о своём прошлом, накатывает знакомой волной.

Чёрт, да даже Машке я всё рассказала только, наверное, с третьего раза.

От своих мыслей о давно минувшем и от того, что вообще подумала рассказать этому мужчине всё-всё, становится совсем хреново.

— Я взяла опеку над братом, потому что родственники если и есть, то я про них ничего не знаю, — безжизненным голосом уточняю.

— Ты же понимаешь, что…

И когда он внезапно замолкает, я быстро перевожу на него взгляд.

Я не верю своим глазам.

Громов выглядит немного недовольным и… смущённым?

Я как-то сразу понимаю, про что он думает.

— Денис Алексеевич, я всё понимаю. Вы хотите меня уволить, — никакой обиды в голосе, только понимание и согласие.

В ответ сдавленные маты, крутость которых заставляет меня невольно покраснеть.

Громов с грохотом захлопывает ноут, после чего нервно проводит рукой по своему ёжику волос.

— Ты сможешь работать в ночную смену? — прилетает от него вопрос мрачным тоном.

Я с сожалением отрицательно качаю головой.

То, что это вариант мне теперь не подходит, ясно как божий день.

Если опека и полиция пришли ко мне один раз, то кто даст гарантию, что это не повторится.

Рисковать я не буду. Придётся искать что-то другое. Работу, которая позволит мне всегда быть дома в ночные часы.

Да, может быть, такой зарплаты, как в «Ночном волке», нигде больше не получу, но я должна быть уверена, что у меня не заберут Женьку по причине моего отсутствия ночью.

— Ты же понимаешь, что я увольняю тебя только потому, что не получится подогнать всех девчонок в баре под тот график, который будет удобен именно тебе? — у него непроницаемое выражение лица.

И хоть его вопрос-утверждение звучит довольно твёрдо и сурово, я улавливаю от мужчины волну сожаления, отчего сердце начинает стучать где-то в районе горла.

Как молнией проскальзывает мысль, что я странным образом чувствую его настоящие эмоции, несмотря на непроницаемую маску, которую он надел в этот момент.

— Я понимаю, Денис Алексеевич.

Он еле заметно морщится.

— Ну, раз ты больше на меня не работаешь, давай уже без отчества. Можно просто Денис.

И пока я прихожу в себя от этого неожиданного предложения, он продолжает как ни в чём не бывало:

— По поводу работы я… постараюсь помочь. Есть кое-что на примете для тебя в другом месте. А что думаешь по поводу жилья делать?

Мне становится жутко неудобно.

Ведь мало того, что Громов отвёз меня ночью домой и каким-то образом спровадил опеку, так он ещё и позволил переночевать нам у себя.

У меня просто совесть не позволит пользоваться и дальше его добротой.