По понятиям Лютого

И тут Голован не выдержал. С диким ревом он смахнул на пол Копейку с Космонавтом, вцепился в край тяжелого дубового стола, приподнял, стронул его с места. На пол посыпались стаканы, двухведерный самовар накренился, с его вершины слетел чайник, плеснув кипятком на руку Лесопилке. Сидевшие рядом воры с криками вскочили, выпрыгнули из-за стола. Секунду помедлив, самовар величественно рухнул на пол, окутав комнату клубами пара.

Только Студент остался на своем месте, не дернулся. В мозгу Голована нарисовалась простая схема: вот стол, вот стена, а между ними находится объект его жгучей ненависти. Один хороший толчок, и можно услышать, как треснут его поганые ребра и грудина, а все, что находится внутри, выплеснется через горло. И все вопросы решатся сами собой.

В облаке густого пара словно образовался узкий тоннель, их взгляды встретились. Только вот глаза на том конце были не Студента и вообще не могли принадлежать человеку – два горящих красных пятна, перечеркнутых вертикальными зрачками. И было в них что-то пострашнее любых угроз, любой злобы, а именно сосредоточенная голодная ярость хищника перед броском, от которой огромный Голован вдруг почувствовал себя маленькой букашкой, присевшей на теплый рельс перед движущимся составом…

Он снова взревел, взмахнул руками, с грохотом уронив стол. После этого Голован повернулся и, тяжело грохоча башмаками, выбежал вон. Больше его в Ростове не видели. По слухам, шустрит он в Ленинграде и Москве, ищет зачем-то Лютого…

* * *

– Ты ведь сам видишь, Череп, сезон закончился, зима, люди на рынок почти не заглядывают, они в магазин теперь ходят. Да и мне стоять тут холодно!..

Для большей убедительности Буба съежился, засунул руки в карманы и стал пристукивать нога об ногу. – А ты хочешь, чтобы я платил такие деньги! У меня оборот в два раза упал, слушай! Значит, и этот, как он называется…

– Добровольный взнос, – подсказал Череп, любуясь на свою руку в новенькой кожаной перчатке, в которой сизоватым дымком исходила только что прикуренная «Герцеговина Флор».

– Значит, и взнос надо уменьшить, а? Как думаешь?

Череп обнял Бубу за плечи, усадил на припорошенную снегом скамейку у прилавка и наставил тлеющий кончик папиросы против его левого глаза.

– Я здесь и в холод, и в жару – круглый год. Даже когда покупателей нет. Потому что я ведь не от покупателей тебя охраняю, барыга несчастный. А отморозкам все равно, какая погода. Ты согласен со мной, Буба?

Буба испуганно моргал, у него слезились глаза.

– Согласен. Отпусти, – прохрипел он.

Череп убрал руку, Буба встряхнулся, достал из-за пазухи пачку денег, протянул.

– Другое дело. – Череп пересчитал деньги. – Ты знаешь, какие люди нам платят?

– Да слышал…

– Молодец! Тогда наливай.

– Еще и наливать? – Буба недоверчиво покосился на него.

– Ну, конечно, Буба. Нам ведь тоже холодно, не тебе одному. И, это…

Он задумчиво смотрел, как Буба наполняет стаканы густой темно-рубиновой жидкостью.

– Пора бы тебе уже чачу какую бодяжить. А лучше коньяк. По такой погоде в самый раз было бы. И закусь, соответственно. – Он поймал хмурый взгляд торговца. – Чего зыркалы наставил? Обслуживай давай. У нас ведь, ты знаешь, клиент всегда прав.

Череп перекинул ногу через скамейку и небрежной походкой отправился к корешам, сидящим под соседним навесом.

– Вот, сегодня надыбал, зацените. – Он покрутил руками в перчатках. – Телячья кожа, мягкие, теплые.

Фитиль посмотрел, потрогал, уважительно выпятил губу.

– Фирма. В магазине такие не продаются.

Жучок тоже потрогал, Лесопилка натянул перчатку на свою руку, похмыкал, повздыхал, нехотя вернул.

– Финские, что ли?

– Какие в баню финские. Цеховики на Гниловке шьют, их Вова Сторублей «крышует», он мне подарил.

Все рассмеялись.

– Чего ржете, придурки? – не понял Череп. – Что я сказал такого?

– Чего-чего их Вова Сторублей делает? – переспросил Жучок, давясь от смеха. – Крыш… крышкует?

– Крышует, – сказал Череп. – От слова «крыша».

– А я думал – крышка! Пришел Вова Сторублей, оба-на – и всем крышка. Ха-ха-ха!

Кряхтя, подошел Буба, принес стаканы на подносе, выгрузил и ушел.

– А чего тут смешного? Ништяк. Новое слово, его Студент придумал. Смотрите, братва, вот все, что мы последние месяцы делаем – мы ведь «крышуем», ставим «крышу» барыгам, цеховикам, торгашам всяким. Даже начальники нам платят, даже цыганский барон Мороз! Понятно? Такого раньше вообще не было, мы первые. Как в космосе! Нас, как Гагарина, надо приветствовать, наливать и все такое! – Череп посмотрел вслед удаляющемуся Бубе, крикнул: – Ты слышал, торгашеская морда?

– Да-а, Студент неплохо замутил с этой «крышей», – сказал Лесопилка, доставая сигареты. С недавних пор он перешел на дорогую московскую «Яву». – У меня на районе автослесарюги, самогонщики, так их даже уговаривать не надо было. Кто-то прогнал фуфло, что Шульца чуть живьем не спалили в гараже. Так они мне сразу выложили, сколько назвал. Чуть руки не целовали…

– И сколько ты накосил со своей делянки? – спросил Жучок.

Лесопилка посмотрел на него поверх огонька от спички.