По поводу одной машины

— Непонятно, на кой черт вся эта лавина сведений? Целая свора чиновников только тем и занята, что их собирает, сортирует, группирует, снова сортирует и аккуратненько складывает в архив. Чтобы дать почувствовать свою власть? Дескать, сказано— делай, а что это кошкин труд— не твоя забота. Как в армии с новобранцами. Или эти шляпы, — он ткнул большим пальцем в сторону конторы, — которые ни на что другое не способны, нужны в качестве щита? Будь я хозяином, я бы их всех отправил в бессрочный отпуск и назначил бы солидную пенсию. Пусть расходы на их содержание ложатся на соцстрах, и не увеличивают себестоимость продукции. Улучшились бы производственные показатели, а заодно разбухла бы графа «Пособия и вспомоществования», которая так укрепляет престиж фирмы в глазах общества.

Рибакки: — Великолепно. Только ваша исходная позиция, к сожалению, произвольна! Не знаю, откуда вы взяли, будто никто не анализирует сведений, которые мы поставляем.

Рибакки холоден, он начеку. Парень наскакивает на дирекцию? Значит, кто-то стоит за его спиной, прикрывает с тыла. Но кто именно, вот вопрос…

А Бонци горячится:

— Даже если так… Что могут подсказать голые цифры человеку, который не знает, что конкретно за ними кроется, каково фактическое положение вещей, какова взаимосвязь различных факторов, какие переменные ведут к изменениям и как меняются сами?

Тут-то Рибакки и улучил возможность задать интересующий его вопрос:

— Я думал, что инженер для этого вас и вызывал, заметив в диаграмме за вторую половину декабря, что кривая «Гумбольдтов» пошла вниз.

Бонци (поблескивая глазами дикой кошки): — Как будто это зависит от нас… Сокращаются заказы! Наверху хотят доказать, что себестоимость продукции «Гумбольдтов» слишком высока и не выдерживает условий рынка. Раз заказы сокращаются, рано или поздно с «Гумбольдтами» придется расстаться. А затем, вероятно, и с «Бронделями».

— Это вам инженер сказал?

Бонци: — Инженер? Может быть, он вам это говорил?

Рибакки (с трудом сдерживаясь): — Вы, Бонци, человек одаренный. Но вам очень мешают ваши замашки, эта ваша манера плевать в собственный колодец, обзывать дураком всякого, кто не пришелся вам по вкусу… Никому это не нужно, вы сами знаете, и вовсе не способствует устранению… недочетов, которые вы подмечаете. Пожалуйста, не уверяйте меня, что все дело в темпераменте. Вы обладаете недюжинной силой воли… Имейте в виду, я с вами разговариваю сейчас как старший брат.

— Как старший брат? С чего это вдруг? Вы — мой непосредственный начальник. Вам дано право меня допрашивать, и вы им пользуетесь. Если вы делаете это не как следователь, а в духе «человеческих отношений», то это тоже ваше право: ведь вы вольны выбирать любой из дозволенных или рекомендуемых вам методов. Но избитый вариант насчет старших братьев… С моей точки зрения, это злоупотребление властью. Не стану же я разговаривать со своим шестилетним братишкой как его товарищ по играм!

Бонци подходит к стеклянной стене встает лицом к цеху.

— Вы спрашиваете, кому нужно, чтобы я так себя вел? Мне нужно. Чтобы защитить свое «я». Здесь, если не смотреть в обе, сам не заметишь, как из тебя сделают робота. Или амебу из научно-фантастического романа.

— Кто это делает из вас робота? Уж не я ли?

Не будем уточнять. Мы с вами поглощаем бронхами один и тот же наркотик. Вы — на протяжении многих лет, я — нескольких месяцев.

— Если я правильно понял, вы боитесь уподобиться мне. Не так ли?

— Да, в том числе…

Рибакки (холодно, без всякого выражения): — Откровенность за откровенность. Если вы боитесь уподобиться мне, то я никак не хотел бы…

Он бросает мимолетный взгляд на белесое яйцо, слегка возвышающееся над спиной господина Ваи. Бонци с любопытством оборачивается. Опоздал. Взгляд шефа снова обращен на ногти.

Внезапно Рибакки разражается длинной выспренней тирадой: