По правилам корриды

— А ваша фирма, похоже, процветает, — ревниво заметил Измайлов, который всегда очень тяжело расставался с деньгами, даже когда по дешевке приобретал вещь, стоившую на самом деле раза в три дороже.

— Коммерческая тайна! — довольно фыркнул профи и поднялся из-за стола. — Ну, мне пора, труба зовет. А наш договор остается в силе. Если еще что-нибудь накопаю, с удовольствием поделюсь с вами информацией. Только за отдельную плату, разумеется.

— Ладно, сторгуемся, — без особого энтузиазма согласился Измайлов.

После этого они обменялись рукопожатием в прихожей, и шустрый дядька, по виду алкоголик со стажем, отправился к очередному клиенту, а Измайлов остался с пластиковой папкой стоимостью в пятьсот зеленых. Ничего, дай бог, его затраты не напрасны и вернутся сторицей, и он наконец получит то, к чему стремился последние двадцать лет. Бился как лев, но до сих пор удача от него отворачивалась, будто он чем-то ей не приглянулся.

А все потому, что мать о нем вовремя не позаботилась. Сначала мотыльком перелетала из одних объятий в другие, сплавив его к бабке, потом по уши втрескалась в модного художника Андриевского, до такой степени, что родила от него позднюю девчонку, хотя врачи ей запрещали. Результат — через четыре года сгорела от рака, до самого своего смертного вздоха уверенная, что выкарабкается. Как будто громкий титул «народная» гарантировал ей чудесное исцеление. На самом деле он ей гарантировал только пристойные похороны и место на Ваганьковском, а вот на Новодевичье титул уже не потянул. А может, Андриевский не стал особо усердствовать, рассудив, что и Ваганьковское для нее сгодится.

А как она выглядела весь последний год до смерти, пока безуспешно боролась с раком, лучше не вспоминать. Наверное, никто бы не узнал в той желтой высохшей мумии горячо любимую по народным мелодрамам актрису Татьяну Измайлову. Измайлов, тогда уже студент, навещал ее довольно часто, при том, что это была настоящая пытка, и по мере возможности пытался внушить мысль: пора уже ей и о сыне подумать. О сыне, которого она родила в перерыве между съемками и которого долгое время рассматривала как обузу и досадный довесок к продолжительному роману с подающим большие надежды режиссером, к сожалению, быстро спившимся. Теперь же настала пора вспомнить о своем материнском долге и обеспечить сыну будущее, завещав наследство.

Но мать смотрела на Измайлова водянистыми, совершенно выцветшими глазами и откровенно не желала понимать очевидные вещи. Не потому, что ее сознание подавляла боль, его подавлял страх, страх смерти. Животный, отчаянный. Она только глотала таблетки, тщательно соблюдая врачебные предписания, и после каждой пилюли прислушивалась к себе, будто пытаясь представить, как под действием чудодейственных импортных препаратов, на которые она не жалела денег, метастазы уменьшаются до микроскопических размеров, а потом и вовсе рассасываются. Но они и не думали усыхать и рассасываться, и мать ударилась по знахаркам, сомнительным экстрасенсам, промышляющим по клубам, и прочим шарлатанам, которые весьма искусно выкачивали из нее то, что она заработала за всю жизнь, проводя на съемках по триста дней в году.

Умирающая прима пила заговоренную воду, ела сырую куриную печенку, потому что так велели слетевшиеся на нее чуть ли не со всех московских окрестностей алчные целители, а Измайлов с ужасом наблюдал, как таяли материны деньги, очень даже немаленькие по тем временам. Что до Андриевского, то он смотрел на причуды безнадежно больной женщины сквозь пальцы, наверное, просто ждал, когда это все кончится естественным образом. А мать даже в агонии не желала смиряться с неизбежным и тянула руку к лежащей на прикроватной тумбочке бульварной газетенке, где еще накануне высмотрела объявление очередной «народной целительницы».

Уже после гражданской панихиды и похорон, после промозглого ноябрьского Ваганькова Измайлов выяснил то, о чем уже давно догадывался: от завидного состояния блистательной Татьяны Измайловой не осталось ничего, если не считать квартиры — хорошей, но сильно запущенной, в которой она давно не жила, — а деньги истаяли, в отличие от метастазов. Ее сногсшибательные, чистые, как капли родниковой воды, бриллианты остались только на вызывающем толки портрете, который Андриевский написал в те времена, когда был до умопомрачения влюблен в обворожительную Татьяну Измайлову. А ведь все могло бы сложиться совсем по-другому, не будь она такой любвеобильной!