По путевке комсомольской

Собрание командиров сотен, на которое пригласили и актив старейших казаков, по предложению Гребенникова избрало меня политическим руководителем отряда, В представлении казаков название политрук звучало лучше, чем комиссар.

На этом собрании, где утверждались и некоторые командиры, когда встал вопрос обо мне, один из стариков неожиданно спросил:

- Мало что храбрый, мало что хорош и как свой вроде, а вот накосить травы своему коню сможет?

- Сможет, - смело заявил Гребенников и предупредил меня: - Так что, Николай, не подведи. У нас, казаков, чтобы быть своим и пользоваться настоящим авторитетом, такое может оказаться важным делом. Если не умеешь - подучись, а потом при случае на виду у всех покажи свою хватку.

К счастью, к этому времени я уже умел и косить, и жать. Пригодились наши комсомольские выезды из Владимира на помощь деревне в восемнадцатом году. Совет Гребенникова я все же исполнил и, видимо, не напрасно. [71]

А вот об обязанностях военного комиссара части мне в это время не было ничего известно. Никаких директив по этому вопросу не поступало, и рассказать о них мне было некому. Поэтому свои функции я определил сам, по собственному усмотрению. Сводились они в моем представлении к следующим основным положениям: быть всегда среди людей и укреплять в них непоколебимую веру в торжество Советской власти, силу ее армии; защищать интересы казаков, всесторонне помогать командирам во всех их делах, и особенно в бою; не боясь пули, сабли и даже смерти, быть всегда впереди, там, где всего тяжелее и всего опаснее.

До соединения с частями Красной Армии, которое произошло в районе Елани через восемь дней после нашего выступления из Малодельской, отряд проделал стодвадцативерстный путь по тылам деникинской армии.

Утром 29 июня мы настигли на запыленных стенных просторах поток отступавших с боями красных арьергардов и вышли в район Краишево, Журавка, чтобы уже вместе следовать на Елань, где регулярные части Краевой Армии переформировывались и организовали оборону против наседавших деникинцев.

Мы вливались в знаменитую на Северном Дону, бывшую мироновскую, 23-ю стрелковую дивизию, в составе которой к этому времени подавляющее большинство красноармейцев и командиров были донскими казаками, в том числе и тех станиц, где формировался наш отряд.

Мне было приказано явиться в Елани к начальнику политотдела 23-й стрелковой дивизии. «Неужели придется оставить малодельцев и получить повое комсомольское направление - куда-нибудь в сдвинувшуюся к северу прифронтовую полосу?» - с тревогой подумал я и на окраине Елани отделился от своего отряда с твердым намерением остаться рядовым кавалеристом в той части, куда направятся пополнением наши малодельские.

В этот момент во главе отряда ехала именно наша сотня. Приободренные тем, что теперь они - уже подразделение регулярной Красной Армии, малодельцы пели какую-то лихую казацкую песню. И кто бы мог подумать, запевку вел «для особо важных поручений» вестовой - мой дорогой дядя Леша!

Прощаясь с ним, на всякий случай я сказал:

- Еще раз спасибо тебе великое за все.

- Тебе спасибо. Мне за что? Смотри только береги нашего Гнедка, он счастливый!… [72]

Комиссар полка

Вот и Елань. Поскольку здесь находился штаб дивизии, хотелось думать, что это по крайней мере небольшой благоустроенный городишко, но оказалось - бедноватая деревня.

Чем ближе я подходил к месту встречи с новым начальством, тем больше волновался, тем больше не давал мне покоя вопрос - куда дальше?

Штаб 23- й дивизии нашел на улице Заполянской, в доме Бедринцевых. Все уже было подготовлено к передислокации на другое место, а сюда прибывал штаб 1-й бригады этой же дивизии, которой предстояло организовать непосредственную оборону Еланя.

Политотдел дивизии находился здесь же, по соседству со штабом, но начальник политотдела комиссар Суглицкий задержался у начдива, и я ждал его на улице.

Почти через четверть часа со стороны штаба показалась высокая, стройная фигура Суглицкого. Шел он неторопливо, с непокрытой головой, одет был в походную, хорошо пригнанную летнюю форму, со старомодными брюками, подпоясан простым красноармейским ремнем. На вид комиссару было около тридцати; приветливые голубые глаза, какая-то особая, чуть размашистая походка. Мне показалось, что человек этот открытый, простой, доступный. И первое впечатление меня не обмануло.

Суглицкий потом рассказывал мне, что ему бросилась в глаза моя по-мальчишески воинственная внешность: не по росту длинная, чуть ли не волочащаяся по земле шашка, на поясе две гранаты и кобура нагана, на седле скатка подаренной Мелеховым казачьей куртки, а по бокам - чем-то набитые про запас переметные сумки.

- Вы не ко мне, молодой человек? - с любопытством спросил Суглицкий.

- Да, - ответил я, вытянувшись.

- Откуда?

- Из Первого отряда Северного Дона. ЦК комсомола [73] командировал нас… - начал было объяснять я, но Суглицкий сразу же прервал:

- А! Так это вы, значит, и есть Соколенок?

- Так точно, - ответил я, вспомнив, как этим именем меня впервые окрестили в семнадцатом году, чтобы не путать с отцом.