По путевке комсомольской

Вскоре мы с Голенковым были у начдива. Кроме его самого здесь находились Суглицкий, помначдив Блинов, начальник штаба дивизии Руднев, командир нашей 1-й бригады Федоров, два командира полка 2-й бригады и несколько других командиров, которых я еще не знал. Все они плотным кольцом окружали стол и изучали [77] карту, по которой начдив давал предварительные указания о позициях, разграничительных линиях, местах резервов.

Суглицкий первым заметил наше появление еще в дверях. Поздоровавшись с Голенковым, он полушепотом сказал:

- Вот вас и поздравить можно с новым комиссаром. Любите его. Этот боевой комсомолец с медведицкими прибыл.

Командир скупо улыбнулся:

- Нам боевые всегда нужны. А медведицких кому отдали?

- Кому же, как не вашему Федорову! Казаков из этих мест у вас больше всех. Со своими вместе и драться лучше. - С этими словами Суглицкий взял под руку Голенкова и, указывая на группу командиров, добавил: - Ну, давайте к карте, дела там и вас касаются. Вам Елань-то защищать…

Вскоре я был уже в штабе полка, где нашел адъютанта Шубина и ожидавших здесь Голенкова начальника связи полка Масленникова (однофамильца начальника конной разведки), командира полковой артиллерийской батареи Фомина, а также двух дежурных связистов, уже хозяйничавших с полевыми телефонами. Посредине просторной комнаты стоял обставленный скамьями большой канцелярский стол, на котором была разложена помеченная разноцветными карандашами карта-десятиверстка с красными и синими стрелками, указывавшими движение наших и вражеских войск…

Старый кавалерист Голенков с явным пренебрежением относился ко всему, что было связано с канцелярией и писаниной. Поэтому штаб его полка всегда находился в полковом тылу, в расположении обоза второго разряда. При себе он держал только адъютанта и писаря. Всю необходимую документацию оформлял нехотя и, как правило, задним числом. Словом, в дивизии Голенков был известен как командир, у которого весь штаб в полевой сумке.

Предпочитая личное общение с полковыми командирами, он, как правило, вызывал их к себе или отправлялся к ним сам. В бою Голенков неослабно следил за развивающимися событиями и, если того требовала обстановка, корректировал принятые им решения или исправлял ошибки подчиненных личным своим вмешательством. Однако подобное вмешательство происходило [78] только в самом крайнем, критическом случае. Голенков выдвигал на должность и уважал в основном тех командиров, которые в бою были стойкими и всегда рассчитывали только на собственные силы.

В боевой обстановке не раз случалось, что командир дрогнувшего под натиском врага участка присылал на командный пункт нарочного или появлялся лично с паническим докладом, что у него «все гибнет». Но и в такие моменты обладавший железным хладнокровием и невозмутимостью Голенков мог заявить: «Исправляйте положение сами. Там, где обстановка вам кажется лучше, она вот-вот может измениться и стать критической - тогда все пропало». И с этой точки зрения его предвидения нередко оказывались верными. Я неоднократно был свидетелем того, как командир какого-либо участка был совершенно уверен в своем успехе, а на его направление Голенков подтягивал резерв полка, и вскоре оно действительно становилось решающим. Голенков очень хорошо чувствовал пульс боя, замечательно разгадывал замысел врага. Следует отметить, что к использованию резерва полка, своей конной группы, которую называли не иначе как «чертова сотня», он прибегал только в самых исключительных случаях.

Однако, пожалуй, самое ценное в этом незаурядном командире гражданской войны было то, что в минуты особой опасности или напряжения он бесстрашно бросался в атаку со своей конной группой и личным участием в рубке врага восстанавливал положение, возвращая подчиненным самообладание и твердость. И происходило это всегда с одним неизменным боевым кличем: «За мной, за Советскую власть!»

Я понимал, что такому командиру нужен и комиссар, который не уступает по храбрости, который в тяжелые моменты может наравне с ним делить ответственность за судьбу полка.

Бесстрашного Голенкова уважали и любили командиры частей. Все знали, что в трудную минуту, не дожидаясь указаний сверху, Голенков примчится им на выручку, и поможет, и отбросит врага. Это он делал по отношению к своим подразделениям.

Голенков казался очень самоуверенным человеком, но это не снижало его веры в бойца как решающую силу войны. Он часто говорил: «Если я среди красноармейцев, мне ничего не страшно, с ними я выйду из любого положения». [79]