По путевке комсомольской

Суглицкий встретил меня так, будто я находился под его началом продолжительное время. Он уже знал, что с утра я был в полковом обозе, и даже похвалил за это, подчеркнув, что наши комиссары делают ошибку, мало уделяя внимания этой капризной организации. Начподив подробно расспрашивал о том, где я уже успел побывать, с кем познакомиться, каково было мое первое впечатление о людях полка и его командирах, о настроениях и моральном состоянии красноармейцев.

На все его вопросы, как мне казалось, я отвечал бойко, [90] без запинки. Не забыл напомнить и о некоторых жалобах бойцов. Судя по всему, Суглицкий был осведомлен о положении в полку достаточно хорошо и без моих откровений.

А в конце нашей беседы, будто между прочим, сказал:

- А знаете, Соколенок, мне за вас пришлось целое сражение выдержать. Полностью, правда, его еще не выиграл: Реввоенсовет армии из-за вашего возраста никак вот не может согласиться с назначением на полк.

Почувствовав, что я изрядно смутился, начподив нагнулся через стол и, похлопав меня по плечу, поспешил добавить:

- Но ничего, не волнуйтесь. Где же усатых, с подпольным стажем набраться?! А я и вообще за молодых. В них перцу больше. Как вы думаете, а?

Шутливый и ласковый тон, с каким Суглицкий все это говорил, а также замечание о молодых давали мне повод несколько успокоиться. Однако что можно было ответить?

- Я вас, товарищ Суглицкий, не подведу, - только и сказал я, глядя ему прямо в глаза.

Начподив на этом прервал меня:

- Вы, Соколенок, только не волнуйтесь. Я почему-то уверен в вас. Есть в вас что-то такое, что мне нравится. И боевой вы к тому же… А кстати, захватили вы с собой что-нибудь вроде паспорта или удостоверения какого-нибудь с годом рождения?

Давно готовый к такому вопросу, я смело ответил:

- У меня ничего нет, кроме ревкомовского удостоверения и комсомольского билета, но в них год рождения не указан.

- На нет и суда нет. А сколько же вам точно лет?

- Скоро исполнится двадцать, - слукавил я и подумал: «Ничего себе скоро - через полтора года!»

- Ну так я примерно и считал. Двадцать так двадцать. В двадцать лет и я был совсем взрослым человеком и даже наработаться успел досыта и с тюрьмой познакомиться…

Время шло к концу дня. Зная, что мне предстоит еще неблизкая дорога до Елани, Суглицкий сам начал быстро заканчивать наш разговор и попросил сейчас же обязательно зайти в соседний дом к его помощнику, чтобы с ним познакомиться и, главное, заполнить пока хотя бы в одном экземпляре анкету, необходимую для моего личного дела. [91]

Это была первая анкета, которую я заполнял с чувством особой ответственности и даже волнения. Ведь это теперь настоящий паспорт - и на всю жизнь.

В графе «год рождения» я уверенно выписал: 1899. С той поры последний год прошлого столетия навсегда стал законным началом моей биографии. В графе, членом какой партии состою или состоял и с какого времени, я впервые старательно, почти каллиграфически вывел: «РКП(б) - с 1919 года». Как бы компенсируя недостаток партийного стажа, я счел необходимым именно в этой графе приписать еще одну строчку: «РКСМ - с начала организации».

Перед самым моим отъездом из дивизии Суглицкий предупредил, что сегодня ночью надо держать ухо востро. Терса занята белыми, причем чуть ли не казачьей бригадой. Со всех участков фронта докладывали, что противник непрерывно подтягивает свежие силы и, видимо, готовится продолжить наступление и отбросить нас дальше на север. Однако наши войска вели подготовку к контратакам: полки уже получили пополнение, в частности в этот день утром, пока я разъезжал по тылам, прибыли новички и к нам. Хорошо, что их появление на передовой ознаменовалось в этот день и короткой артиллерийской перестрелкой. Это очень неплохое начало для ввода в строй вновь прибывших. Предстояли жаркие встречные бои…

3 июля на фронте нашей бригады началось наконец то, чего ожидали со дня на день. На соседнем, справа, тростянском направлении, где действовал 200-й полк, с раннего утра появились наступающие цепи белых и пошла интенсивная ружейная и артиллерийская перестрелка. Не доводя дело до штыковой атаки, к полудню стороны сблизились до дистанции действительного ружейного огня. Хотя на нашем, терсинском, направлении противник никакой активности с утра и не проявлял, полк все же был приведен в полную боевую готовность и занял выгодные позиции в одной-полутора верстах от южной окраины Елани между дорогами, шедшими на Терсу и Бузулук.

По оценке Голенкова, на соседнем участке враг предпринимал лишь демонстративные отвлекающие действия и готовил основной удар по Елани на участке нашего полка, выводящем его кратчайшим путем к железной дорого, соединяющей нас с Царицынским фронтом. Командир полка считал, что в этот день все закончится лишь [92] разведкой белыми наших сил. Решительных действий Голенков ожидал на следующий или в ближайшие дни. Исходя из этих предположений, он явно негодовал на командира соседнего полка: для чего тот ввел в действие свою батарею и чрезмерно расходует снаряды и патроны, выдавая свои возможности, дислокацию?