По пути Синдбада

Когда я впервые увидел Ричарда Гринхилла, мне показалось, что вряд ли сыщется человек, менее Ричарда приспособленный к службе на корабле. Высокий, сухощавый и неуклюжий, с круглой головой, торчащей на длинной и тонкой шее, как на шесте, с крючковатым носом и голенастыми ногами, которые он выворачивал при ходьбе, Ричард походил на большую долговязую цаплю. Он интересовался лишь фотографией, знал досконально ее историю и мог перечислить все существовавшие типы фотографических аппаратов. Он мог снимать целый день и со своим аппаратом расставался лишь на ночь. Багаж его состоял главным образом из различных приспособлений для фотосъемки, которые он изготовил собственноручно. Ричард неизменно ходил в тужурке с многочисленными карманами, в которых хранилась всякая всячина: кусок бальзамового дерева, тюбик с клеем, мотки бечевки, английские булавки, часовые пружины, изоляционная лента и даже воздушные шарики (естественно, ненадутые). Что бы Ричард ни делал на корабле, все, кроме фотографирования, заканчивалось конфузом. Передвигаясь по судну, он спотыкался о комингс люка и растягивался на палубе. Стоило ему сесть, болтающийся конец троса сбивал с него шляпу. Если он спускался по трапу, то ударялся головой о палубный бимс. Если он ставил на палубу чашку с чаем (а мы ели на палубе), то стоило ему отвернуться, чашка непременно соскальзывала в шпигат. Правда, при всех своих конфузах он оставался невозмутимым, и это редкое качество даже помогало ему переносить качку. Не обращал он внимания и на насмешки матросов, а может быть, он их просто не замечал. Ричард целыми днями сновал по палубе, делая снимки. Чтобы делать фотографии с разных ракурсов, он то прикреплял свою камеру к мачте, то к бамбуковому шесту, а то поднимал ее вверх на воздушных шариках или с помощью воздушного змея, пользуясь во всех этих случаях длинным тросиком, соединенным с затвором. Чтобы уберечь аппарат от сырости, он помещал его в люльку из бальзамового дерева. Не знал покоя Ричард и ночью, выискивая заманчивые объекты для съемки, и тогда в темноте внезапно сверкал огонь его фотовспышки.

Выйдя из Галле 22 февраля, «Сохар» направился к Суматре, держа курс на Малаккский пролив. От Суматры нас отделяло почти девятьсот миль, и я надеялся пройти этот путь при попутном ветре менее чем за месяц. Однако время перехода до Суматры зависит главным образом от муссонов, о чем знали еще арабские мореходы, которые начиная с восьмого века ходили в Юго-Восточную Азию. В марте в тропическом поясе происходит перестройка воздушных масс: северо-восточные муссоны постепенно сменяются юго-западными. До этой метаморфозы северо-восточные ветры и встречное западное течение делают переход к Суматре на парусных кораблях практически невозможным. Положение меняют юго-западные муссоны, при которых меняется и течение, становясь из западного восточным, и судно, идущее на восток, может быстро идти вперед. Арабские мореходы, перед тем как идти на Суматру, терпеливо ждали, когда задуют юго-западные муссоны.

Однако нам крайне не повезло: юго-западные муссоны запаздывали. Мы вышли со Шри-Ланки, когда северо-восточные ветры, казалось, пошли на убыль, и я надеялся, что юго-западные муссоны ждать себя не заставят. Однако я просчитался: время шло, а встречный ветер не утихал, лишь изредка сменяясь безветрием, которое помочь нам, естественно, не могло. «Сохар» лавировал против ветра, немного продвигаясь вперед, но, когда ветер стихал, корабль сносило назад течением. Карта, на которой я отмечал путь, пройденный кораблем, покрылась зигзагами — Суматра ближе не становилась. Чтобы поймать юго-западный ветер, я повернул корабль на юг, направив его к экватору, но и это не помогло. И ветер, и течение по-прежнему препятствовали «Сохару» идти намеченым курсом., Последнее энергичное проявление северо-восточного ветра доставило нам немало хлопот. В имевшейся у меня лоции я прочел, что смена муссонов представляет нешуточную опасность: направление ветра может меняться самым неожиданным образом, при этом нередки шквалы. 3 марта днем стояла удушающая жара. К вечеру посвежело, небо на горизонте закрыла огромная туча — ее рваные клубящиеся края ясно показывали, какой свирепый ветер гонит ее. Воды моря вокруг «Сохара» приобрели серебристый цвет, а вдали, под надвигавшейся на нас тучей, казались свинцовыми. Огромная клубящаяся масса двигалась на нас с поразительной быстротой, а в воздухе послышалось глухое зловещее бормотание. Первый порыв ветра, обрушившийся на судно, походил на хлопок. «Сохар» вздрогнул: паруса, наполнившись ветром, заполоскались. Затем не то свист, не то звон пронизал воздух, и вслед за ним с ревом налетел шквал. «Сохар» накренился и понесся вперед, увлекаемый ветром. Палуба вздыбилась, и люди стали цепляться за тросы и леера. Под ногами путались разбросанные ветром кастрюли, тарелки, кружки, высыпавшиеся из перевернутых корзин фрукты. Стеной полил дождь.